Елена Лабрус - Ветер в кронах

«Не поверю. Мы познакомились несколько часов назад», — ответила Катя, натянув кофту.

«Мы спали вместе», — почти моментально прилетел ответ.

«Это ничего не значит».

«Коварная, ты заманила меня в свою постель, а теперь утверждаешь, что между нами ничего не было?»

«А я бы заметила?»

«Придётся повторить».

«Боюсь, я могу быть немного занята. Но, если ты сообщишь заранее, когда…»

Катя вздрогнула, когда телефон зазвонил прямо в руках. Пока они переписывались, она успела вскипятить чайник, заварить себе чай, и даже достала из холодильника купленное Глебом пирожное.

— Да, — сказала она абоненту с номером, заканчивающимся на три семёрки.

— Я устал тыкать по клавишам, — у Кати аж мурашки побежали по коже от его тягучего баса. — Какие у тебя планы на завтра?

— Наверное, встретиться с тобой, — усмехнулась Катя.

— О, нет! — засмеялся он. — Так долго я не выдержу. Хотя меня безумно заводит это ожидание. Меня и голос твой заводит.

— Меня твой — тоже, — закрыла Катя глаза, сама обалдев от своей смелости и слушая, как довольно Глеб смеётся в трубку.

— Это воодушевляет. Только не жди меня. И не забудь замкнуть на ночь дверь. У меня тут непредвиденные дела. Но есть отличный стимул закончить с ними побыстрее.

— Ждать не буду, — соврала она.

— У тебя на шее родинка. Я целую тебя туда.

— А я целую тебя в ложбинку, в которую так удачно ложится твой ключ.

— Я сейчас полез в карман, — заржал он. — У меня там тоже лежат ключи.

— Я очень расстроюсь, если там окажется ложбинка.

Он заржал ещё громче. Она даже отодвинула от уха руку с телефоном.

— А ты мне определённо нравишься, Катя Полонская.

«И ты мне, Глеб Адамов», — мысленно произнесла Катерина, а вслух он ей не дал такой возможности.

— До встречи! — прогудел его бас уже знакомым пароходным гудком, и он отключился.

«Не ждать. Не ждать. Не ждать», — уговаривала себя Катя, таская в комнату коробки с отцовскими бумагами. Их оказалось не так уж и мало. И в поисках места, где они могли до этого храниться, Катя обнаружила пятно от ножек шкафа на крашеном оргалите, слева от письменного стола. Почему-то было жаль этот утерянный шкаф. Жаль, что вообще так вероломно вмешались в отцовскую жизнь: притащили этот китайский ширпотреб, выкинули шкаф, сорвали со стен картины.

«А может это газетные вырезки?» — изучала Катя прямоугольные пятна на выцветших обоях за телевизором.

Она включила плоский ящик и первое же лицо, что увидела в трансляции местных новостей, оказалось лицом мэра города Острогорска — Глебом Адамовым. Так гласила надпись. Но Катя бы его всё равно узнала. Хотя в строгом костюме и белой рубашке от его импозантности резало глаза.

Вертлявая корреспондентка, явно смущаясь под внимательным взглядом мэра, что-то спрашивала о подготовке к новому отопительному сезону, о праздновании Дня металлурга и о сохранении филиала какого-то ВУЗа. «Думаю, никого не нужно убеждать, что филиал должен существовать», — серьёзно говорил Адамов и гипнотизировал девушку взглядом, отчего та терялась и всё время опускала микрофон, который ей приходилось держать на вытянутой руке, как олимпийский огонь, чтобы дотянуться до собеседника.

Когда в очередной раз Глебу пришлось медленно наклоняться за ускользающим вниз устройством, он не выдержал и улыбнулся. И, может быть, даже засмеялся, только это вырезали. И то, как горели щёки у корреспондентки в следующем кадре, подтвердило Катину догадку.

Она так и застыла, стоя перед телевизором, пока интервью не закончилось.

За окном завыла соседская собака. Катя пошла закрывать окна, тем более ветер на улице поднялся нешуточный. И первый раз из дома услышала, как густо, тревожно, таинственно зашумели над головой раскидистые кроны. Что-то было в этом звуке мятежное, беспокойное, рвущее душу.

Катя захлопнула окно. Звук стал глуше. Но беспокойство осталось, заставив её замереть и выглянуть на потемневшую улицу, чтобы найти под пологом свинцовых туч что-то такое, что могло её успокоить.

По улице ехал грузовик. И его медленное, словно крадущееся движение, взволновало Катю ещё сильнее. Запомнился и его необычный бежевый цвет, и ретро-вид. Торчащие в стороны, как рога, допотопные зеркала. Короткий кузов. Огни круглых старомодных стоп-сигналов. Задержались в памяти и светлое пятно кабины, и рука водителя, обтянутая рукавом белой футболки. Но больше всего — всё же это чувство — скрытой, неясной, неведомой тревоги, всколыхнувшейся в груди, как осадок на дне бутылки.

Катя на всякий случай проверила все двери и вернулась к своим коробкам, когда первые тяжёлые капли дождя застучали по окнам барабанной дробью.

Под этот ритмичный перестук из внутренностей картонных ящиков она бережно извлекала книги в переплётах советских времён. Ни одна из них не была отцовской. Бессмертная «Хижина дядя Тома» Гарриет Бичер-Стоу. Эмиль Золя. Шестой том сочинений Джона Стейнбека.

Катя складывала их на журнальный столик предварительно пролистывая в поисках каких-нибудь заметок. Но желтоватые, пыльные на торцах страницы, оказывались чистыми, белыми, а местами даже склеенными внутри, словно их никогда и не открывали.

Лишь из одной книги выпал сложенный пожелтевший лист, вырванный из ученической тетради, но и на нём оказались лишь детские каракули — бессмысленный набор закорючек, изображающих слова, старательно выведенные шариковой ручкой.

Катя покрутила это «письмо» в руках, вложила обратно в первую попавшуюся книгу и стала распихивать своё наследство обратно по коробкам — выставить книги всё равно некуда, с собой она эту библиотеку не повезёт, и новым жильцам они вряд ли пригодятся. Разве что отдать в городскую библиотеку. Вынести на помойку книги рука у Кати никогда не поднимется.

Она вернула коробки на место в кладовку, оставив себе одну книгу на вечер, поновее, какого-то итальянского писателя с близким её настроению названием «Море-океан», но книгу так и не открыла, весь вечер тупо тыкая по телевизионным каналам.

Спать не хотелось. Дождь закончился. И грозовая темнота за окном сменилась вечерней, а затем и ночной.

Потом позвонила мама. Минут сорок она делилась подробностями жизни своего небольшого бизнеса — сети из трёх аптек, две из которых она открыла в Снежиче, а третью — в небольшой деревушке.

— Гера говорит, надо открывать аптеку в Москве, иначе загнёмся, — передавала она дочери слова своего последнего, очень продвинутого в плане бизнеса, мужа. — Он уже и помещение присмотрел, и новую систему автоматической сборки товара. А мне что-то стра-а-ашна-а-а .

— Страшно было, когда ты квартиру свою продала, чтобы этот бизнес открыть, — напомнила Катя об отчаянном поступке своей родительницы. — А сейчас уже чего бояться. Тем более с Германом.