Анастасия Савицкая - Неприкосновенное сердце

Я вышла на террасу и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Внутри у всех есть темная сторона, и все мы монстры. Уставившись на ночное небо, я слушала вой сирен и сигналы машин, которые все еще не спали. Я не знала, хотела ли находиться тут какое-то время назад, но была уверена, что это не мое место сейчас. Но как сказать об этом Адаму и моей дочери?

— Ты настолько несчастна? — услышала я голос за спиной.

Обернувшись, я всмотрелась в лицо Адама и чувствовала какое-то странное волнение. Какую-то странную близость. Он словно почувствовал пламя внутри меня. Словно знал, что за моей улыбкой и согласием скрывается метание и непонимание самой себя. У меня было столько мыслей, но ничего не задерживалось надолго. Эмили пыталась уберечь меня от правды, но становилось только хуже. Я чувствовала себя чужой, и никто в целом мире не мог мне помочь. С Адамом я была в безопасности, но кроме этого его знало лишь мое тело, но не мое сердце. Я не узнала его, когда забыла, и точно не узнала бы в следующей жизни. Был ли смысл в этой любви? И есть ли смысл искать смысл в чем-либо? Лицо Адама менялось от непонимания до злости и страха.

— Я не хочу быть замужем, Адам, — ответила я спустя несколько секунд. — Я просто не хочу быть тут, не зная, где мое место по-настоящему. И я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Какую бы боль я не претерпевал, я делаю это ради любимых, Донна.

Я закрыла лицо руками и заплакала. Адам обнял меня, и я сжала кулаками его футболку. Просто вся моя прошлая жизнь осталась в прошлом. И не имеет значения, это хорошее или плохое, просто однажды, проснувшись, ты понимаешь, что пора уходить, и боль со временем обязательно утихнет. Ты получаешь чистый лист, и теперь все зависит от палитры твоих красок.

— Я просто не смогу с этим справиться тут, — все еще чувствовала я боль. — Пожалуйста, Адам, отпусти меня. Отпусти меня и дай возможность жить дальше. Я не хочу быть в этом городе и мучить нас обоих.

— Знаешь, Донна, — поцеловал он мои волосы. — Я понимаю. Не хочу, но понимаю. Многие люди всю жизнь ищут недостатки других. Они осуждают кого-то, чтобы удовлетворить себя. Этим людям нужно утешение, что они не хуже. Но не ты. Ты не такая. Для тебя семья всегда была на первом месте, и я знаю, что ты не любишь меня. Больше не любишь, — надорвался его голос. — Ты не помнишь. Но я очень люблю тебя, Донна. Я буду любить тебя вечно. Поэтому я отпускаю тебя. Я дам тебе возможность увидеть мир, а если ты не захочешь больше ничего, отпущу, чтобы ты сама себе стала целым миром.

Мы больше не сказали друг другу ни слова, и время шло. Воздух становился теплее, и вскоре взошло бы солнце. Какое-то время я находилась в его объятьях, и внутри меня завязывался узел еще потуже. Я отошла от Адама, и прежде, чем открыть дверь, чтобы зайти в дом, услышала его голос:

— Когда ты улыбалась, я восхищался. Ты излучала человека, который испытал столько боли и страданий. Но когда ты улыбалась, Донна, — взглянула я на него в последний раз, — это было прекрасно.

«Вся жизнь женщины — это история ее привязанностей». Вашингтон Ирвинг

Каждый раз я чувствовала, что умираю. Я хотела метаться, но в то же время не хотела устраивать истерик. Это было невыносимо. Потеря памяти не похожа ни на что остальное. Ты словно живешь чужой жизнью, которая тебе не принадлежит. Тело, которое ты помнишь, тебя не слушает, и семья, которая была раньше, больше не твоя. Последние дни я все время закрывалась в ванной и плакала часами. Я жила с Адамом и играла в любовь лишь ради дочери, которой я так же не помнила.

— Нет! —закричала я. — Пожалуйста, останови это. Я не могу больше выносить такого! Сделай что-нибудь. Я понимаю, что отвечаю за что-то, — не сдерживала я слезы. — Но, пожалуйста, забери эту пустоту.

«Однажды поняв и приняв факт мимолетности всего и неизбежности перемен, ты можешь радоваться удовольствиям, пока они есть, не испытывая ни страха потерять их, ни тревоги за будущие». Экхарт Толле.

Спустя приблизительно полчаса я начала собирать свои вещи и вещи Оливии, когда она вошла в комнату. Она смотрела на меня несколько секунд, а затем я заметила, как слезы текли по ее щекам. Когда я собиралась подойти поближе, она бросилась в мои объятья и заплакала.

— Я не могу поехать с тобой, мама, — говорила моя девочка, обнимая меня за шею, когда я опустилась перед ней. — Я понимаю тебя, правда. Папа мне все рассказал, но я останусь с ним. Тебе нужно время, и я буду мешать тебе.

— Ты моя дочь, Оливия, — взяла я ее личико в свои ладони. — Ты никогда не будешь мешать мне.

— Да, но я останусь с папой. А ты приедешь, когда будешь готова.

— Я люблю тебя, Оливия.

— Я тоже люблю тебя, мама, — отошла она от меня, словно защищаясь. — Я знаю тебя. Ты будешь сама мучатся, чтобы сделать кого-то счастливым. Но не нужно все время причинять себе боль, ведь я знаю, что ты не позволишь чему-либо случиться со мной.

— Оливия... — сорвался мой голос.

— Ты хорошая.

— Я тебя родила, милая, — провела я рукой по волосам. — Ты так говоришь, лишь потому что я твоя мама.

— Вот именно. Ты моя мама. И я знаю тебя. И я горжусь тем, что я твоя дочь.

— А я горжусь той девочкой, которой ты выросла.

Я взяла сумку, и когда приехало такси, быстрым шагом направилась к машине, чтобы просто быстрее убраться отсюда. Мои чувства были похожи на что угодно, но не на счастье. Человек выбирает человека вопреки всему, а не благодаря чему-то. Время, расстояние и трудности можно преодолеть. Но обстоятельства порой сильнее нас, и сейчас тот, к которому рвалась раньше душа, становится просто обычным прохожим. Но дело, наверное, даже не в потери памяти, а в потери доверия. Когда ты перестаешь верить, следующий раз просто так не можешь положить другому человеку в ладони свою веру. И не потому что не хочешь, а только потому что теряешь часть себя, которая все еще умела доверять.

Я хотела человека, которого выбрала бы из миллиона других. И мои действия не объяснило бы ничего. Никакие логические доводы не помешали бы тому, что я чувствую. Я хотела встречать с ним рассвет и говорить, говорить, говорить. Строить планы, которые бы обязательно сбылись. Жить моментом и смаковать каждый его проблеск. Пить остывший кофе, который сделали час назад, и забыть о нем за поцелуями.

— Ты хотела уехать, не попрощавшись? — услышала я голос Эмили, когда сидела в зале ожидания в аэропорту.

— Ты...

— Адам сказал, — присела она рядом. — И плевать, куда мы летим, главное, что мы вместе. Я с тобой, Донна. Я всегда буду с тобой, несмотря ни на что.

Я вытерла рукавом клетчатой рубашки очередные слезы, и Эмили притянула меня к себе.

— Эмили.

— Будь сильнее, милая. Но будь собой.

— Рождественский сказал по-другому, — обняла я ее в ответ.