Виктория Мальцева - 15 минут

Нет, ну апрель, конечно, необычайно тёплый в этом году, но чтобы вот так, практически в одиночку выпятить ягодицы — это смелый ход. Однако лето началось не у неё одной: Ансель был бы обнажён полностью, если бы не светлые джинсы, едва держащиеся на его со всех точек зрения ладных бёдрах. Его босые ноги не суетятся — стоят на месте, заинтересованно ожидая более интересного предложения, чем мой обед. Он коротко что-то говорит, попутно одаривая свою собеседницу непринуждённой улыбкой ловеласа со стажем, та заливается смехом, кокетливо прикрывая рот и заставляя его выглядеть довольным павлином со стопроцентно расправленным изумрудным хвостом. Волосы Анселя зализаны назад, к затылку — очевидно он недавно купался, и в тот момент, когда изящная рука девушки протягивается, чтобы сладко их потрепать, он поворачивает голову и наши взгляды встречаются.

Неловкость, неловкость и… до боли обидное унижение. Я прячусь, словно ошпарившись, и щипаю свои запястья и пальцы, чтобы не рыдать: вот уже три дня, как я не принимаю таблетки, и вот теперь во всей полноте чувствую свою неуместность, иллюзорность наспех созданной альтернативы моей реальной жизни.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Мало-помалу у меня выходит сосредоточиться на более конструктивных мыслях. Я вспоминаю о своём возрасте. И не так, не в общем, а во всех его досадных проявлениях, медленно, но неумолимо меня пожирающих. За то время, пока Ансель заканчивает свои дела и доходит от катера к дому, мои мысли успевают уверенно похоронить «нас». Он входит на кухню, мы встречаемся взглядами, и я прячу свой в надуманных хлопотах, потому что кажусь себе смешной, жалкой. Он молчит. Не говоря ни слова, приближается, но его цель не я, а кухонный шкаф: Ансель ищет кружку и пакетик фруктового чая.

Его молчание делает меня ещё уязвимее, но в то же время я понимаю, что любое его слово будет препарировано и растолковано «против».

Он даёт мне возможность перебеситься: вспыхнуть, выболеть изнутри, подписать приговор «я слишком стара для него» и смириться. Затем, почувствовав стадию «успокоения и покорного принятия», предлагает:

— Прогуляемся вдоль берега?

Я отвечаю ему взглядом, выговариваю всё, о чём болит, и он тем же способом отвечает, что всё понимает. ВСЁ.

— Обед остынет, — говорю вслух.

— Нет, — качает головой. — Не остынет.

Приближается, вглядывается в глаза и обнимает, зная, что сейчас не оттолкну:

— Никогда не остынет!

И, чёрт возьми, я верю. Не знаю, почему, но верю.

Мы шагаем по прибитому невысокой волной песку и держимся за руки. Ансель загадочно улыбается, сощурив глаза, его взгляд то и дело скользит по моей фигуре, чаще зависая на ногах. Ветер нещадно треплет не только воду лазурного озера, но и полы моего полосатого платья, скроенного по-пляжному на запа́х, я опускаю глаза и вижу собственное бедро, успевшее покрыться бронзовым загаром даже за эти короткие часы купания в апрельском солнце.

Наконец, в укромном, закрытом зарослями кустарника месте Ансель останавливается:

— Брауни… — тянет глубоким, низким, полным призыва голосом и по-гурмански вытягивает губы, — маленькое шоколадное пирожное!

Он кладёт руки на мою талию, и я вспоминаю, что она у меня есть. Его нежный рот терзает мою шею, изнуряюще медленно спускаясь к декольте, и я не в состоянии удерживать голову, поскольку, оказывается, являюсь всего лишь женщиной, которая всё ещё может и умеет чувствовать. Ансель отодвигает мешающую ему ткань, осторожно высвобождает грудь, и мои глаза закрываются сами, потому что присосавшийся к ней рот разбивает благоухающие эдемские сады где-то в нижней части моего живота.

Он отрывается, и я тут же прихожу в себя: поднимаю запрокинутую до этого голову, распахиваю глаза, чтобы встретиться с горячим, совсем не мальчишеским взглядом. Это мужчина. Ансель — мужчина. Сильный, взрослый, зрелый не только физически, но и духовно. Его губы блестят, глаза изучают, сканируют и затягивают одновременно. Они больше не карамельные — почти чёрные.

Ансель на коленях — когда встал и как, я не помню, но ощущаю себя древнегреческой Богиней. Женственность просыпается в каждой моей клетке, она во мне, и я чувствую её сердцем, лёгкими, кожей, волосами, обнимающими мои щёки и шею, запахами, которые ищет проворный нос Анселя, секретами, которые слизывает его язык, линиями, которые обводят его глаза.

— Брауни… ты сводишь с ума, Брауни… так тихо и незаметно забираешь в рабство…

Он обнимает ладонями кисти моих рук и, прикрыв глаза, зарывает в вихрях своих волос. Обратно к дому мы не идём — бежим, несёмся со всех ног, оба одержимые одним и тем же желанием — пить и есть друг друга.

— Хочешь знать, как познакомились мои родители?

— Как?

— Банально. Никакого романтизма, — улыбается. — Мать размазывала кленовый сироп по снежной подушке на каком-то зимнем фестивале. Отец всегда был флиртующим покупателем, но в этом конкретном и единственном случае его флирт закончился женитьбой.

— Флиртующим?

— Да! Причём в той степени, которая переходит некоторые границы, но не главные. Мать всегда относилась к этому с юмором, потому что знала — отец никогда её не предаст. И он действительно ни разу ей не изменил, хотя, возможности и даже провокации были.

— Как ты можешь знать такие вещи?

— У нас был разговор. Ну, знаешь, отцы и сыновья иногда зависают в барах в определённые напряжённые моменты жизни сыновей…

— Тебя бросила девушка?

— Ну, вроде того.

— Вроде того?

— Мы расстались, но не по её инициативе, по моей, потому что она испытывала чувства к другому парню.

— Прости…

— Нет… это давно в прошлом. Очень давно и полностью в прошлом. Но в тот момент мир, казалось, перестал иметь какой-либо смысл. Как и моё собственное существование.

— Мне жаль. Это больно, я знаю.

— Ты… всё ещё переживаешь… по поводу мужа?

— Думаю, полное излечение не такой быстрый процесс, но… всё пошло как-то не так.

— Что ты имеешь в виду?

Я имею в виду, Ансель, что ты в качестве лекарства — весьма и весьма сильнодействующее средство:

— Не важно. Я бы не хотела трогать эту тему, с твоего позволения, — стараюсь улыбнуться как можно теплее, чтобы сгладить свой абсолютно нечестный ход в обмене откровениями.

— Окей, — соглашается.

— Лучше расскажи, чем закончилась история с твоей девушкой.

— Которой из них? — прищуривает свои карамельные глаза, зная наверняка, что его поддразнивание сработает.

— Той, которая была влюблена в другого парня.

— Ах с этой! Ну… как часто бывает в таких историях, он был заинтересован в другой даме, и когда она поняла, что ей нет места в его сексуальной жизни, она позвонила мне, мы встретились, натянуто посидели в баре, потом у нас был такой же беспонтовый секс и больше мы не виделись. Хотя она реально следит за моими публикациями в Инсте, — в этот момент его улыбка становится похожей на хищный оскал, что вероятно означает «я не из тех, кто прощает».