Виктория Мальцева - 15 минут

Я тоже теперь слежу за его аккаунтом в Инсте.

— Невероятно, — говорю, — о тебе можно снимать сериалы! Какие ещё девушки у тебя были? Или девочки…

— Свою первую девочку я привёл в родительский дом, когда мне было четырнадцать. Её звали Магда, и по её словам родилась она в Монреале в румынской семье. У её отца был преуспевающий строительный бизнес, опять же по её словам, но сама она жила на улице и выглядела соответствующе. Помню, как отец подбирал слова, пытаясь мне объяснить… чем чреваты некоторые ошибки, и ей Богу, я и сейчас не смог бы не то, что сделать это лучше, а хотя бы повторить. Только подумай, мне было четырнадцать, ей пятнадцать, и она плотно сидела на казённых «колёсах» — думаю, они могли это подозревать, но, тем не менее, не вышвырнули её обратно на улицу. И знаешь, будь я сейчас на их месте, я бы абсолютно точно её выставил.

— Почему?

— Ну, во-первых, пару дней спустя она сбежала сама, прихватив всё ценное, что смогла унести, включая кольцо, с которым отец делал матери предложение, а во-вторых, несмотря на крайнюю убедительность отцовских доводов, у нас с Магдой всё же был секс. Слава Богу защищённый, иначе, вполне возможно, я бы сейчас с тобой не разговаривал… невероятно, как сильно мы способны заблуждаться в детстве и юности, и как очевидны эти ошибки во взрослом возрасте.

Ансель, смеясь, проводит руками по лицу и заканчивает мысль:

— Как бы там ни было, прекрасно осознавая весь идиотизм ситуации, мои отец и мать не выгнали на улицу чужого падшего ребёнка, хоть он и представлял опасность для их собственного. И в этом их решении вся их философия и мощь. В детстве мне казалось, что мать с отцом — это один человек, разделённый на две половины. Они мыслили одинаково.

— Кто ещё успел побывать в твоём сердце?

— О, ну это слишком сильно сказано. Так, чтобы прямо без памяти я больше не влюблялся.

— Намеренно?

— Нет, не думаю. Просто не представилось случая.

— Это хорошо или плохо?

— А ты как считаешь?

— Я думаю, это хорошо, потому что избавляет от многих душевных терзаний.

— Да, это так. Но какой тогда смысл жить? Жить и не чувствовать — это всё равно что быть мёртвым.

И я в ауте и с открытым ртом:

— Что ты читаешь, Ансель?

— Любовные романы не читаю, — смеётся. — Честно говоря, на чтение нет времени. Но случается, в основном во время перелётов, и тут нет никакой системы — что попадётся, то и читаю.

— И что попадается?

— Журнальные статьи, — пожимает плечами, — биографии, автобиографии, но чаще всего отчёты о путешествиях в сети.

— Ты пишешь свои отчеты?

— Никогда.

— Почему?

— Я их рисую.

— Ах точно, как я могла забыть! Ты же художник!

— Я тебе покажу, как-нибудь. Чтобы ты больше не забывала, — улыбается.

— Когда это случится?

— Скоро. Совсем скоро, — он подносит к губам свой бокал с вином и делает глоток, не отрывая от меня взгляд. Похоже, я привыкла к его глазам, как когда-то привыкла к глазам Кая.

— Ансель, ты улыбаешься!

— Улыбаюсь, да. А что такое?

— Ты никогда раньше не улыбался, а теперь — почти всегда.

Я чувствую себя резиновым мячиком, легко уносимым волной в море. С каждой секундой он неумолимо дальше от берега и надежды вернуться больше нет.

В Ванкувер мы возвращаемся вечером воскресенья, Ансель, не задавая вопросов и ничего не говоря, подвозит меня к одному из многочисленных новых жилых комплексов на окраине Кокуитлама, почти на границе с лесом.

— Это мой дом.

— Что? Дом?

— Да, дом. Здесь я живу.

Не знаю, почему, но я улыбаюсь.

Мы поднимаемся в просторную квартиру, расположенную на последнем шестом этаже, и входим в довольно просторный светлый холл.

Стены почти полностью завешаны картинами, преимущественно акварелью, снимками из путешествий и портретами людей — наверное, близких, полки уставлены деревянными, керамическими и стеклянными статуэтками ручной работы. Вещи здесь говорят, и что важно — только об Анселе. Потому что это — его дом.

— Ааа… то место в Коал Харбор? — спрашиваю.

— Ту квартиру я арендовал.

— Зачем?

— Не хотел выглядеть в твоих глазах обычным.

— Зачем?

— Помнишь, ты спрашивала о слабости? Ну вот, считай, одну ты нашла — желание казаться лучше, чем есть на самом деле, — Ансель усмехается, но в его усмешке горечь.

Я оглядываюсь по сторонам: довольно просторно, даже свободно, мебели почти нет — только необходимый минимум, стильно и обжито. Большие окна завешаны ровной льняной тканью, деревянный пол цвета дуба ничем не накрыт, как минимум в пяти местах — по углам и вдоль стены расставлены островки с красками. Это так живо и по-настоящему — он рисует там, где его накроет вдохновение или же там, где этому вдохновению дышится легче всего. Мольбертов только два и кроме них к полуодушевлённым предметам можно отнести ещё и вертикальный штатив-подставку с гитарой — электрической, судя по форме и размеру.

— Ты играешь?

— Да.

— Лучше, чем рисуешь?

— И то и другое — хобби.

— Чем же ты занимаешься всерьёз?

— Путешествую и организовываю путешествия в Арктику. Я уже говорил, нам с Нансеном и Анной достался в наследство родительский бизнес — туристический мини отель на острове Баффин.

Я подхожу к ближайшей стене: на ней нет свободного места — всё в рисунках и десятках фотографий, аккуратно упакованных в стеклянные одинаковые рамки. На фото преимущественно запечатлены снега, горы, просторы северных широт, но есть и тропические леса, широкие ленты океанического побережья, города.

— Это что? Северный полюс? — спрашиваю.

— Не только. Вот здесь — Южный, — протягивает руку, указывая на снимок, на котором я не нахожу пингвинов — только белое и синее. — И здесь, и здесь, и здесь. А вот это — Северные территории в Канаде.

— Ни на одном из них тебя нет, — констатирую.

— Это же не доска в Инстаграм, Брауни! — смеётся. — Эти снимки сделаны для себя. Хотя некоторые из них и принесли деньги, я снимаю только то, что вижу не глазами, а как-то иначе…

— Сердцем? Душой? Аурой?

— Аурой.

— От этих фотографий исходит энергия, — соглашаюсь.

— Плохая или хорошая?

— Не то, и не другое. Энергия созидания. Жизни. Сложности законов природы и мироздания. Эти снимки несут информацию, заставляют думать, причём с внушительным таким отрывом от стереотипов. А вообще, у тебя тут уютно! — разворачиваюсь лицом к центру комнаты, где материком обосновалась кровать. — Она тебе не мешает, посередине?

— Я на ней только сплю.

— А я не об этом, а о рациональности планировки, — не могу сдержать улыбки: ребёнок! Так спешил выбросить свой главный козырь « не вожу сюда женщин, а тебя вот привёл », что даже не дождался не то, что моего вопроса, а хотя бы более-менее удобного случая его выложить.