Виктория Мальцева - 15 минут

Именно за этой моей мыслью логично потянулась и другая: Боже… Боже-Боже-Боже! Ведь для Анселя я такая же, очевидно, старая кляча, как для нас с Адити Марвин… А ведь супруг моей подруги очень комфортный и заботливый человек, энергичный, сексуально заинтересованный — уже одно это ценно в его-то возрасте.

— Сегодня на улице меня омыли взглядом, — вдруг задумчиво сообщает Адити.

— Кто?

— Просто проходящая мимо девица. Просканировала пальто, брюки, туфли, лицо. Мы даже посмотрели друг другу в глаза.

— И?

— Зависть. Она утонула в ней, не имея ни малейшего представления, чему завидует.

— А что, нечему?

— Объективно да, нечему. Что она видела? Дорогие шмотки? Выхоленное лицо? Вымученную фитнесом и диетами худобу?

— Тайский загар? Страны и опыт увиденного в глазах?

— Старика в двух шагах впереди, с которым я вынуждена спать, закрывая глаза и представляя на его месте кого угодно, только не собственного мужа?

— Жестоко ты Марвина в старики определила.

Впервые наблюдаю во взгляде Адити глубинное презрение и искренне не понимаю, чем заслужила.

— Ты не знаешь, что это такое. Понятия не имеешь, — она делает жадный глоток из своего бокала и, подержав вино немного во рту, резко проглатывает, чтобы выдать:

— В твоей постели всегда был сексуальный во всех смыслах Кай.

Это заявление меня не удивляет, собственно мне всегда было известно, что подругу мой муж восхищает. Но Адити не закончила с полосканием своего белья:

— А ты попробуй на секунду представить на его месте Марвина: тухлые мышцы, пивной живот, безобразную седину везде… где можно. Добавь сюда ещё вонь изо рта, и не только по утрам, и секс раз в месяц. Хотя последнее скорее бонус в моём положении.‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

— Но он ведь богат, как ты всегда и хотела.

— Да, хотела. Это как тирамису, размазанное по асфальту — станешь его есть?

Мой рот издаёт нечленораздельный звук — следствие безжалостно сдавленного смешка. Люблю чувство юмора Адити, цены ему нет!

— А чего так? — продолжает она свою мысль. — Вкус ведь тот же!

Стараясь сохранять серьёзность, я продолжаю напоминать Адити о её же желаниях:

— Чего ты жалуешься, не пойму? Насильно замуж тебя никто не волок, сама пошла, и насколько я помню, была рада так, будто забила сто очковый!

Адити отворачивается и смотрит в окно. Что она там видит не ясно — на лице отрешённость.

— Разводись, если всё так плохо.

— Я думала об этом: после стольких лет отсутствия практики кто возьмёт меня в больницу?

— Может, семейным?

— Семейным… — повторяет, как робот.

Да, сложно представить стильную, загорелую, выхоленную Адити в захолустной walk-in-clinic.

Одни только часы на её руке потянут на годовую зарплату. Впрочем, мои не дешевле, но зажмуриваться во время секса и задыхаться от неприятных запахов мне не приходится. Суть претензии ясна, яснее некуда.

Что мне ответить? Не примеряй на себя мой жилет — удавит? Иногда лучше промолчать — некоторые вещи не объяснишь.

— Расскажи, как у вас?

— Ничего особенного.

— Оно и видно. Особенно в том, как светятся твои глаза.

— Ансель тут ни при чём, я перестала принимать таблетки.

— Ансель… — тянет, его имя, ворочает на языке, — Ансель… Ты перестала их принимать, потому что в этом отпала необходимость. Давно ли это случилось? И я тебе отвечу — не так давно, с тех пор, как в воздухе зазвучало имя Ансель!

Я молчу и Адити тоже. Миловидная кореянка в белом костюме заполняет собой натянувшуюся между нами паузу, задавая вопросы об ощущениях. Адити описывает свои, недовольно на что-то сетуя, а я закрываю глаза и вспоминаю… об Анселе. Потому что слово «ощущения» вызывает у меня только одну ассоциацию — Ансель…



Однажды мы были на выставке, и Кай подвёл меня к картине, изображающей голову без лица — несуразное месиво, на котором невозможно было опознать ничего кроме одной черты — рта и вырывающегося из него крика. Ты его не слышишь, но видишь, считываешь с изображения.

Кай долго смотрел на полотно, не отрывая взгляд и вынуждая меня искать в ней особенный спрятанный смысл. Глядя на рваные клочки человеческой плоти, я поняла, что Кай видит её не в первый раз: он намеренно привёл меня в галерею с целью показать именно это изображение. Чтобы сказать мне что?

Всю эту тему с «кошерным» подначиванием придумала даже не я — друзья. Генетически мой супруг англичанин, если подходить к вопросу с чисто калькуляционной точки зрения, но вот с позиции наследственной (причём исключительно в рамках ментально-нравственных) ситуация обстоит несколько иначе: давным-давно один из прадедов моего супруга имел неосторожность жениться на девушке еврейского происхождения, и с той поры, даже невзирая на многократную разбавленность семейной крови самыми разнообразными новейшими вливаниями, по материнской линии он — еврей. И, несмотря на то, что технически доля еврейских генов в его родословной составляет не более 10 %, мама воспитывала сына в лучших традициях своего народа.

Как то раз я задалась вопросом, как такой скрытный и трепетно относящийся к интимности Кай выдал настолько провокационную информацию своим друзьям?

— Напился! — ответили мне. Кажется, это был даже Лейф.

Никогда прежде я не видела мужа серьёзно пьяным: с момента нашей встречи он ни разу не напивался и даже с мальчишников являлся вполне трезвым. Друзья довольно быстро вычислили в нём перемену и превратили её ещё в один повод для дружеских подколов. Именно дружеских, потому что на открытый стёб никто никогда не решался — Кай для этого был слишком внушительной и уважаемой фигурой.

В тот вечер я была дома, хотя в последнее время подобное стало происходить всё реже и реже: в эту эпоху своей жизни я провожу свои вечера либо с Анселем, либо с Адити, но никак не в квартире, где кроме меня временами обитает ещё и муж.

Я слышу голоса ещё до того, как открывается входная дверь, и замираю, прислушиваясь к ним и к тянущему в груди мрачному предчувствию. Первым в квартиру вваливается Лейф, но он совершенно трезв, за ним — Кай, едва держащийся на ногах. Лейф придерживает его под спину и локоть, стараясь придать осанке моего мужа некое подобие достоинства, но на лице его читается озадаченность.

— Я забрал его из бара… — только и успевает произнести Лейф, но завершить мысль ему не даёт Кай, глядящий на меня горящими, воспалёнными глазами.

— Виккииии…

Этот голос когда-то потряс меня своей силой и глубиной, а сейчас от его тембра и энергетической мощи невидимые волоски на моей спине, единственные уцелевшие после тотальной депиляции, встают дыбом.