Виктория Мальцева - 15 минут

Во время третьего я готова прокричать «люблю тебя», но вовремя соображаю прикусить язык, отчего сексуальный стон становится похожим на звериный.

И только когда моё тело ощущает пульсацию семяизвержения, эйфория сменяется страхом:

— Что ты делаешь? — спрашиваю.

Незащищённый секс не входил в мои планы, и в этот не самый удобный для мыслей момент я думаю… о Кае. Одно дело измена в ответ и совсем другое — рождение ребёнка. Я не думаю о том, как это событие могло бы изменить мою жизнь, и как на самом деле этого жажду, я думаю только о том, что Кай не вынесет такой боли.

— Что ты делаешь? — снова восклицаю.

Но Ансель не слышит: брови сведены, лоб сморщен, глаза закрыты.

— Что ты делаешь? — ещё громче.

Он словно выходит из транса, открывает глаза, но не полностью — только чтобы увидеть меня:

— …люблю тебя…

Что он вложил в это люблю? Простоту и лёгкость или сложность и тяжесть? Секс или…

— Я люблю тебя, — толкается глубже, продолжая пульсировать, — я люблю тебя! Я люблю тебя…

Подождав, пока он утихнет, переживёт свой эмоциональный пик, и уляжется рядом, я задаю свой животрепещущий вопрос:

— Ты знаешь, для меня всегда было загадкой, за что меня можно любить?

— У души тоже есть вес. Чем запутаннее мысли, чем безрассуднее идеи и крепче чувства — тем сильнее притяжение. Меня затягивает, Брауни, маленькое шоколадное пирожное, в твой бесконечный соблазн. Знаешь, какой у тебя взгляд? Бархатный. Вначале просто хочешь в него обернуться, а потом вдруг обнаруживаешь себя глубоко зависимым.

— Для меня ты опасен.

— Почему?

— Потому что твой биологический возраст не соответствует духовному. Внутри ты старше, чем снаружи.

— Чем же это может быть для тебя опасно?

— Неуправляемостью эмоций.

Я совершаю ошибку — инерция нашего разговора прибивает мой взгляд к его берегу, и там, на том берегу, меня ждут. И, похоже, уже давно. Мы говорим, не произнося слов. Он просит сойти на пристань, а я спорю и удивляюсь, как так? Почему же он никак не может понять, что мне нельзя? Это не мой причал, не моя земля, а встречающий ошибся, обознался в суматохе и суете толпы. Он говорит, что доверяет своим глазам, что слишком давно ждёт, чтобы ошибиться: «Это ты! Ты и только ты» — клянутся его глаза, и я с ужасом понимаю, что от его берега меня отделяет лишь шаг. Один единственный шаг.

— Викки, вскоре мне придётся уехать.

— Куда?

— В Арктику, на остров Баффин. Сезон начинается, я должен быть там. Это и есть моя работа, мой основной источник дохода. Поедешь со мной?

— И что же я буду там делать?

— Жить. Быть хозяйкой и принимать моих гостей вместе со мной. Тебе понравится, поверь. Это самое большое уединение, какое только можно себе представить, самое удобное место для того, чтобы искать и найти себя.

— Это ведь очень дорого, насколько я знаю: добраться туда и жить, боюсь, сейчас я не могу себе этого позволить. Мои личные доходы, они…

— Об этом не думай! Для этого есть я, а ты просто будь со мной рядом! Поедешь?

— На всё лето?

— На всё лето. Я научу тебя акварели… и ещё много чему… а ты научишь меня!

Его слова, тембр голоса, искренность интонаций укутывают в странный, обезболивающий саван. Соблазн закрыть глаза и положить голову на его плечо, отбросить сомнения и инстинкты как никогда велик, но меня словно что-то удерживает, какой-то невидимый толстенный канат. Ансель чувствует мои колебания и рубит его:

— Уходи от него! Уходи! Я дам тебе больше, чем он, я смогу! Сумею! 

И меня засасывает. Затягивает его юностью, будущим, развернувшимся перед ним длинной лентой, и мыслью, что это будущее он мог бы разделить со мной.

Словам своим Ансель помогает губами, ладонями, руками. Он обнимает, гладит, целует, дышит и шепчет, будто заговаривает:

— Поедешь?

— Поеду.

И мы лежали бы вот так, глядя друг другу в глаза, вечность, наверное, если бы реальность, живущая в моём телефоне, не дала о себе знать внезапной тихой трелью, одновременно извиняясь за руины «момента» и напоминая, что мне давно пора к «своему» берегу, хоть там меня и не ждут и уже тоже давно.

«Я сварю тебе кофе» — проговаривает Ансель одними только губами и выходит из спальни то ли с целью дать мне приватность, то ли не желая ловить оттенки моих интонаций в общении с супругом.

— Не помешал? — первое, что я слышу от мужа.

— Даже если так, ты положишь трубку?

— Нет.

— Тогда к чему эти вопросы?

— «Вежливость», Викки.

Если ты ещё помнишь, кто твой муж, где, как и кем он воспитан, всё сразу встанет на свои места — мысленно добавляю за него.

— Я звоню тебе по делу.

— Ну разумеется.

Пауза. Слишком длинная, чтобы быть легко оправданной. Я знаю, англичанин с толикой еврейской крови против собственной воли поймал намёк ртом, и тот застрял у него в горле. Меня мучает один только вопрос — деталь, грубо выбивающаяся из безукоризненно связанного полотна: почему он не хочет разводиться?

— Хочу попросить кое о чём. Когда ты будешь дома? 

Patrick Watson — Love Songs For Robots

Ревность разъедает твою личность изнутри, оставляя полости, заполненные зловонием и гнилью. И даже если ты найдёшь в себе силы выгрести всю эту дрянь вон, в оставшихся пустотах всегда будет гулять сквозняк, причиняя тупую хроническую боль, подобно зубу с оголенным нервом.

Уже в который раз она не ночевала дома. Очередная ночь мук, которые, оказывается, не так просто вынести. И практически невозможно обезболить.

Я знал, на ком женюсь.

Её мать приблизилась ко мне не сразу, и, донося суть своего послания, слова выбирала с особой тщательностью:

— Викки никак не могла освоить язык, — призналась она, смеясь. — Год прошёл, второй, третий, а наша девочка всё сама по себе, всегда особняком… Мы думали, всё дело в английском — никак не даётся ребёнку чужой язык, мешает заводить друзей, но однажды нас пригласили на беседу со школьным психологом и… выяснилось, что у Викки нет друзей не из-за языка. Как раз наоборот: языка нет по той причине, что Викки не стремится дружить. Они сказали, это нормально — такие дети бывают, всегда были, всегда будут… но когда в шестнадцать у неё не появилось интереса к противоположному полу… ну знаешь, обычные влюблённости в актёров или популярных музыкантов, я уж не говорю о внимании мальчишек в школе… В общем, я повела ее к терапевту. Это был хороший врач, мне его рекомендовали. Она сказала, что для Викки самое лучшее, правильное и безопасное не заводить друзей вовсе, потому что она относится к тому типу людей, для которых неудача может обернуться катастрофой. Поэтому я не могу во всей полноте выразить тебе свою радость и облегчение, что на её пути всё-таки встретился достойный мужчина. Она ведь недаром позволила тебе приблизиться: ты сильный, надежный, умный. Такой как ты никогда не даст ей упасть.