Виктория Мальцева - 15 минут

Я не помню, когда моя жена прикасалась ко мне в последний раз. Я не помню, когда она вообще проявляла хоть какой-нибудь интерес. И знаю причину: всего несколько слов. Несколько сказанных в запале, необдуманных, не взвешенных жестоких слов изменили нас навсегда.

Может ли мужчина, переставший быть им в глазах своей женщины, что-либо изменить? Исправить? Доказать, что он всё же чего-то стоит? Что Любовь его — не полые слова и не юношеская прихоть, а фундаментальное чувство, подчинившее себе каждый его вектор.

Я пытаюсь.

Я пробую всё, на что способно моё воображение и сила моего духа.

Я сражаюсь.

— Она стала слишком тяжёлым для тебя грузом, сынок! — настаивает мать. — Сама идёт ко дну и тебя тянет. Ты ведь когда-то был отцом, постарайся меня понять: сил нет смотреть на то, как твоё дитя убивают!

В глазах матери поблёскивают скупые слёзы, делая для меня эту сцену душераздирающей и невыносимой в одно и то же время.

— Где это видано, чтобы невестка мать на порог не пускала?

— В этом ты виновата сама.

— Мало ли что и когда было сказано!

— Мама, ты сильно перегнула палку. А ведь я тебя просил не лезть к ней, предупреждал! Нельзя воплощать в слова весь бред, который возникает в твоей голове, нельзя, понимаешь? Все давным-давно привыкли к тому, что твоя прямолинейность неразборчива и обижает, иногда плетью хлещет, но есть же, чёрт возьми, предел! Ситуации, когда контролировать свой рот просто жизненно необходимо! Я до сих пор с трудом осознаю, что те слова вылетели изо рта моей родной матери!

Она нервно поджимает губы, отчего подбородок кажется ещё более резким, угловатым.

— Да, я сказала глупость. Но уже давно это признала и извинилась. А тебе, как сыну, не стыдно закрыть двери своего дома для матери?

— Зачем тебе мой дом?

— Затем, что он дом моего единственного…

Она осекается, потому что вот уже двенадцать лет, как правда всплыла, и мы выяснили, что я вовсе не единственный, как был всегда уверен, а младший из двоих братьев.

— Мама, мой дом не только мой, но и моей жены. Дом, понимаешь? Место, где она должна ощущать комфорт и безопасность — это важно. О каком комфорте можно говорить, если в твоей гостиной сидит и поучает всех вокруг человек, произнёсший вслух «Бог прибрал её к лучшему, теперь хоть выдохните»?

Мать закатывает глаза.

— Ты же женщина, мама! Должно же быть в тебе что-то хоть отдалённо напоминающее сострадание? Смерть ребёнка — всегда горе, но прибавь сюда ещё и чувство вины! Ты можешь хоть на секунду почувствовать её груз?

— Все эти душещипательные призывы к моему состраданию никоим образом не оправдывают жену, ставшую шлюхой.

Если даже моя мать в курсе, то это дерьмо начинает выходить из-под контроля:

— Господи, ты-то откуда знаешь?

— Весь Ванкувер знает, сынок! — её руки тянутся к коробке с салфетками на журнальном столике. — Эта бесстыжая, которую ты так бережёшь и защищаешь, не только позорит, но и открыто тебя унижает, появляясь со своим молодым любовником везде, где только можно. У меня разрывается телефон от доносов — уже перестала брать трубку!

— Не нагнетай, всё это сплетни…

— Нет, мой сын никогда не был дураком, что с ним случилось, скажи?

Любовь случилась. Любовь. И уже давно.

В тот день, когда Кай вернулся домой пьяным, я впервые осталась у Анселя на ночь. Муж не поинтересоваться, где я и с кем, ему было всё равно, а у меня причин оплакивать наш усопший брак имелось ещё меньше.

Пару дней спустя я снова остаюсь у Анселя. И снова. И снова. В середине мая вдруг осознаю, что не была дома пять дней — и это самое долгое за всю историю бардака, называемого моим браком.

Новый мужчина меняет мою жизнь, вносит в неё серьёзные перемены: я не только занялась спортом, стала посещать косметические процедуры, но и решила, что моё психическое состояние уже вполне позволяет водить машину самостоятельно.

Я прошу Анселя научить меня водить, вернее, вспомнить водительские навыки.

— Почему он не научил тебя?

— Не доверял.

— Держись ровнее, ближе к центру полосы. Не прижимайся к ограничителю. Это опасно, Брауни, ты можешь легко перевернуться.

И я веду ровнее, пролетая мосты, развязки, изумрудные указатели. Ансель держит левую руку наготове, плотно прижав ладонь к бедру, но без надобности за руль не хватается, даёт мне возможность почувствовать машину.

— Что улыбаешься? — спрашиваю, вдруг осознав, что с самого начала этой нервной эпопеи мой инструктор светился ярче солнца.

— Мне нравится твоя рождающаяся независимость.

Он отворачивается и добавляет:

— От него.

— Поверь, мне это нравится не меньше, — сознаюсь и сама себе не верю. Потому что мне это… не нравится.

В салоне BMЦ дебетовой картой оплачиваю счёт за резвого белого коня и вдруг понимаю, что плачу деньгами мужа, которому изменяю. Это вносит некий диссонанс в моё вполне стройное до этого восприятие мира: я больше не пострадавшая сторона, а каким-то невероятным образом сторона неправая.

В итоге решаю привлечь адвоката и подать на развод, не дожидаясь ни согласия, ни одобрения своего уже практически бывшего мужа.

Кай уехал в Калифорнию на месяц, поэтому мной было принято решение хирургически разделаться со своим уже умершим браком в его отсутствие — снять квартиру. Под силу оказалась лишь рентовка в Бёрнаби из самых дешёвых, но для меня и это уже стало прорывом. Я придумала покрасить стены цыплячье-жёлтой краской и сделать убогое неприветливое место домом, в котором смогу жить. Купить кое-что из мебели и кухонной утвари, пару комнатных растений, может быть, даже кошку завести. А по возвращению из поездки в Арктику устроиться в Walk-in-clinic хоть дежурным педиатром и через год снять квартиру получше.

Перемены, а главное, моя решимость их осуществить, вдохнули в моё полупустое тело жизнь. Я полностью выскользнула из оцепенения, сковывавшего все последние годы, научилась различать цвета и оттенки, слышать звуки, улавливать запахи. Я стала улыбаться людям и самой себе.

И я почти уже у цели на пути к свободе, как вдруг случается неожиданное. Нежданное. Не укладывающееся ни в моей, ни тем более в чьей-либо другой, более здоровой голове. Я не знаю, как это случилось. Как вообще подобное могло произойти, как и почему я это допустила. И не могу найти ни единого объяснения произошедшему.

Меня не было в квартире, всё ещё номинально числящейся моим домом, около двух недель. В тот день мне пришло в голову перевезти в мой новый дом хотя бы часть своих вещей, и я поехала, планируя закончить с переездом, пока Кай не вернулся.

Видеть место, в котором твоя жизнь многие годы текла рядом с другим человеком, пустым и безжизненным было настолько странно, что почти больно. Осматривая привычные для глаз стены и шкафы, привезённые из совместных путешествий сувениры, я испытала нечто, очень похожее на сожаления и желание остановиться, передумать и повернуть назад.