Виктория Мальцева - 15 минут

Он стоит у тротуара, опёршись бедром на сидение мотоцикла. В руке зажат шлем.

Десять шагов до поединка: десять секунд на обдумывание вариантов и усмирение крови. Если я на девяносто процентов англичанин, как утверждает подаренный Викки ДНК тест, то выдержка должна сработать.

На седьмом шаге я вижу то, отчего стройность моих мыслей сбивается, цепляюсь носком за нечто, возможно, край бетонного блока из которых сложен тротуар, и едва не теряю равновесие. Но мне плевать: один — ноль, и забили мне, даже не открывая рта — на его запястье поблёскивает прозрачным пластиком резинка для волос. Пружинка, которой моя жена собирает волосы перед тем, как принять душ.

Ещё несколько недель назад она делала это на моих глазах… только на моих. Фиксируюсь на зеркальных прямоугольниках окон стоящего напротив здания — точка опоры не для взгляда, для духа.

— Отпусти её, — он не любитель прелюдий.

— Нет.

— У вас нет будущего.

Я не отвечаю словами, но он легко читает ответ в выражении моего лица: «Не тебе решать».

— Ты ведь не глуп, понимаешь и сам: если что и было у вас до меня … теперь этого больше нет.

Слишком много слов, слишком. Избыток слов — признак слабости. Пока только признак.

Мне тяжело смотреть на него: первобытные инстинкты не обманешь ни культурой, ни этикой, ни воспитанием. Особенно, будучи искушённым чётким осознанием своего физического превосходства. Я крупнее, шире, выше. И в те вечера, когда не срываюсь в алкогольный морок, я забиваю мысли тренировками, выматываю тело почти под ноль, чтобы у мозга оставалась только одна забота — дотащить тело до кровати. Накопленная мышечная масса в моём случае побочный эффект от основного — усмирительного. И сейчас я не уверен, что смогу удерживать в узде рвущуюся наружу агрессию до самого конца: она в руках, ногах, во всём теле, в каждой мышце, клетке:

— Ошибаешься.

— Она влюблена.

Пауза. Пауза, угрожающая раскрошить мне зубы. Всё моё существо дико воет внутри меня, перед глазами плывёт, и я уже близок к грани, за которой животное во мне победит человека, как вдруг в памяти всплывают кадры, совсем недавно пережитые в супружеской спальне.

Они отрезвляют. Придают уверенности. Самое большое искушение — бросить ему в лицо правду: она была со мной вчера. И принадлежала в те минуты целиком и полностью только мне.

— Предоставим право выбора женщине, — решаю.

— Она уже выбрала.

Ловлю себя на том, что медленно качаю головой, но он не унимается:

— Поэтому повторяю: отпусти её!

И я сдаю позиции:

— Это иллюзии. В её жизни твоя роль была маленькой… и она уже сыграна.

— Отпусти её!

— Ты не знаешь, кто она, — предупреждаю.

— Знаю: поломанная тобой женщина!

— Поломанная. Женщина, — согласно киваю. — Но моя.

Понимаю, что он ненавидит меня не меньше, чем я его — это в его глазах. Ощущаю физически его мысли: он душит меня, рвёт на части, забивает до смерти, и убеждаюсь в его слабости — это он влюбился, не она. Её глаза ещё вчера говорили мне совсем другое: она будет со мной.

Теперь осталось главное: договориться с собой, найти силы и переступить, забыть. Стереть из памяти.

— Ты никогда не простишь ей меня . Не сможешь, — впечатывает напоследок.

И меня, наконец, прорывает:

— Моя женщина слишком сложна для тебя, и ты её не потянешь, потому что глупец и мальчишка: так хочешь видеть желаемое, что не замечаешь главного: мы связаны. Связаны не только жизнью, но и смертью, поэтому не разорвать. А прощение… Сложнее всего выпросить его у самого себя, остальное — вопрос времени и разума.

Я вижу, как впиваются его пальцы в шлем: добела, до виртуального скрежета, который слышим мы оба. Он резко перебрасывает ногу через сиденье своего мотоцикла, уже уверенно натягивает шлем, срывается с места.

И я, прищурившись, снова фиксируюсь на зеркальных окнах здания напротив.

Останется ли она? И если да, то… хватит ли мне разума? Сил?

Машинально продолжаю свой путь длиною в один квартал от ресторана до фургона с буррито, приткнувшегося у входа в высотку моего офиса. Любителей фастфуда много: у фургона, как всегда, очередь, грозящая вырвать минимум тридцать минут из моего графика.

Я не могу объяснить, что произошло в тот вечер, но в моей памяти это неоднозначное событие осталось окрашенным светом. Словно на прощание мы оба, и Кай, и я, решили напомнить друг другу, кем были когда-то.

Можно ли изменить любовнику с собственным мужем? Формулировка абсурдна, но да, можно. Можно предать только-только родившееся чувство, унизить мужчину, кем бы технически он ни был, опустить собственное достоинство.

Но…

Случившееся изменило меня, задало иной вектор моим мыслям. Несмотря на то, что наш с Каем брак продолжает стремительно лететь под откос, в тот вечер он всё же смог вернуть меня на свою орбиту, сумел. Просто дал ещё раз почувствовать свои ладони, запах, напомнил, каким может быть.

Он не хуже и не лучше Анселя, он просто…

Насколько ненормальна женщина, способная любить двоих?

Меня рвёт на части: кто из них? Кто из них принадлежит мне, и кому принадлежу я? Или я сама по себе, ведь человек приходит в этот мир и уходит из него в одиночку, мы находим пару, но лишь на время…

Мне кажется, у меня раздвоение личности: одна половина во всю глотку орёт «Ансель — чистая тетрадь, бери и пиши всё заново», другая тихим, монотонным, но НИКОГДА не умолкающим голосом твердит: «Кай. Кай. Кай. Это всегда был он и только он, и ты всегда об этом знала».

Я больше ни в чём его не виню, нет ни первых, ни вторых, ни правых, ни виноватых. И не могу выбрать. Они оба мне нужны и оба дороги. Нужно только понять, почувствовать, кто нужнее, кто дороже. Кто из них сможет сделать главное — успокоить мою душу.

У меня нет мебели, совсем нет, есть только сумки с вещами. Нет даже самого маленького ковра, на котором можно было бы прилечь на ночь, и я не придумываю ничего лучше, чем расстелить свои зимние куртки и свитера. Но сна всё равно нет. Большую часть ночи сижу по-турецки, уперев локти в колени и уложив на ладони голову, но когда конечности затекают, складываюсь в позу эмбриона и продолжаю думать. Под утро делаю свой окончательный выбор, и принятое решение — самое взвешенное и обдуманное в моей жизни.

Я нашла Кая стоящим рядом с фургоном мексиканской еды для ланчующейся офисной популяции. Человек, всю жизнь с зоркостью орла следящий за правильностью нашего общего питания, покупает себе буррито с телятиной и красным острым перцем. Ну и Бог с ней, с едой, опустим фастфуд — у нас есть заботы поважнее: девушка-продавец. На вид ей лет девятнадцать-двадцать, белокурое каре подхвачено по бокам жемчужными заколками, придавая её ввиду ещё больше детскости. Она улыбается моему супругу во весь рот и не по-женски, а по-детски. Её искренняя доброжелательность так же чиста и незапятнанна жизненным опытом, как и юность. Мне становится по-настоящему смешно: на что, вообще, мы с Гердой рассчитываем, если по земле ходят вот такие юные голубоглазые ангелы?