Виктория Мальцева - 15 минут

Я фиксирую каплю воды, готовую сорваться с пряди мокрых волос мужа, пока его руки стягивают с меня одежду, преследуя только одну цель — остаться вменяемой. Сражаюсь, зная, что у моего супруга есть нечто такое, против чего я безоружна — взгляд. Он удерживает зрительный контакт гораздо дольше любого времени, которое можно было бы отнести к нормальному, и мне тяжело выдержать эту пытку, она как распятие.

Наконец, Кай медленно приближает своё лицо к моему, и его черты размываются. С облегчением закрываю глаза и жду. Он не касается меня губами, не дразнит, не трогает, как раньше, он поглощает, захватывает. «Это не поцелуй» — проносится в голове, «это декларация права собственности». Его рот — печать, оставляющая специфический сложный оттиск «Possessed».

А я плыву по реке, запрокинув за голову руки, закрыв глаза и расслабив плечи, обняв ногами талию первого в своей жизни мужчины. Её воды омывают мое тело — грудь, шею, живот, бёдра. Я хочу целовать эту воду, согласна в ней утонуть, навсегда остаться в её изменчивых течениях.

В глазах Кая подозрительный блеск. Подозрительный, потому что именно так блестят боль и горечь. Я уже видела его таким однажды, я знаю.

Меня распирает потребностью прокричать ему: «Что, больно тебе, да? Молча терпишь и мучаешься, потому что упрекать не имеешь права?»

Он наполняет меня собой и… разница есть, чёрт возьми. Есть разница. Она так разительна и так оглушает, что мои веки сами собой опускаются под её тяжестью.

— Открой, — требует. — Открой и смотри!

И мы оба слишком хорошо осознаём причину этого желания. Странно, но именно она играет главную партию в сегодняшней симфонии, подтолкнув нас обоих к краю, заставляя пройти в опасной близости к пропасти, когда чувства на пределе, а в венах закипает кровь.

Вначале он двигается медленно и даже томно, не отрывает взгляд. Мне сладко. Мне сладко и горько одновременно.

Жду поцелуя, жажду его, но не получаю. Кай на мгновение прячет лицо в изгибе моей шеи, и мне удаётся поймать такой знакомый, но уже почти забытый запах его волос. Мне хочется целовать его… везде. Прижаться губами к виску в том месте, где начинают расти волосы, к его колючей щеке, ощутить мягкость и нежность его губ под своими.

Я ненавижу себя и поражаюсь неискоренимой силе желания, жажды, голода, потребности в человеке, который предал.

Каждое его движение выверено, отточено, отработано годами нашего брака. Мой супруг давно изучил моё тело так, как способен только самый близкий человек. Он не суетится и не торопится, не взбивает во мне сливочный крем, он меня… как будто любит, причём именно так, как когда-то очень давно, в то время, в котором мы оба были юными: нежно, бережно.

Его пальцы обхватывают мою грудь, и через мгновение я ощущаю жар его рта, влажность языка. Всего нескольких движений оказывается достаточно, чтобы то большое и сладкое, что росло во мне все последние минуты, наконец, разорвалось.

Мне хорошо. Мне беспредельно, на грани безумия хорошо.

Он не замечает, он сам по себе. И он меняется.

SEX I AM

Его движения не его. Это не Кай — это выпущенный на свободу дьявол. Мужчина, многие годы бывший нежным и всегда аккуратным мужем, скрывал, что может быть неистовым: его губы не целуют мои — едят, его бёдра не совершают фрикции — они заявляют о правах, ударяя в самый центр меня своим главным аргументом.

Его дыхание — смесь шипения втягиваемого воздуха и чистейшей эротики мужского голоса, о диком тембре которого я даже не подозревала. Это открытие отрезвляет, но требовательные ласки разозлённого самца не дают сосредоточиться.

— Кай… — пытаюсь выиграть время и понять происходящее.

Но он не реагирует, вбиваясь в моё тело тяжёлыми ударами. Его губы терзают сжатую пальцами грудь, причиняя боль и… погружая в темноту похоти.

Я — плохая девочка, приговорённая к казни, теряю рассудок и остатки здравого смысла, плавясь на гильотине своего судьи и палача.

Он палач.

Потому что мои зубы уже насквозь прокусили язык, удерживая вопль признания. Я лучше буду глотать собственную кровь, чем позволю ему узнать, как женщина внутри меня предаёт саму себя и рвётся наружу с одной только целью — выкрикнуть малодушное «я люблю тебя».

Его волосы налипли на лоб, грудь взмокла, взгляд затянут непробиваемой, жестокой, почти животной потребностью трахать. Что он и делает, давая услышать, каким может быть, каким, вероятно, бывает с другими — теми, кто не удостоился чести зваться его «миссис Керрфут».

Он стонет. Он, чёрт возьми, стонет. В последний раз я слышала эти звуки… когда? Лет десять назад? Тогда он был парнем, провалившимся в Чувство. Сейчас это здоровый зрелый самец, способный поджарить сотню таких как я своим тестостероном. Но дикость и нелепость происходящего в том, что хрип, рвущийся из его лёгких, вторящий пульсации семяизвержения, наносит свой последний удар по моей вменяемости.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Это наш первый секс, когда Кай и не думал заботиться о моём оргазме. И это самый сильный, судорожно интенсивный оргазм в моей жизни.

Из меня вырывается крик. Какой-то звериный зов, настолько громкий и нечеловеческий, пугающий, что Кай обнимает ладонями моё лицо и шипит в мои губы:

— Шшшшшшшш! Тише-тише…

В забытьи, которое могло бы стать моим спасением, я брожу ладонями по его мокрой, липкой коже, прячущей большое, красивое, крепкое тело. Удовольствие кольцами, волнами, продолжает отдаваться эхом в самом центре меня, и я теряюсь в ощущениях, выгнувшись им навстречу, тяжело и жадно дыша, обнимая ладонями самый красивый в мире затылок, купаясь пальцами в волосах, отдавая им честность.

Да, язык лжив, изменчив, мелочен и ничтожен. Искренность в жестах — в пальцах, ладонях, взглядах. Если бы только люди стали немыми — как много уцелело бы добра.

Кай даёт нам ещё несколько секунд. За это время я успеваю почувствовать, как бьётся во мне его высвобождающееся семя, и как судорожно мои внутренности сжимаются, вбирая его в себя, хоть и знают, что бесполезно.

Он поднимается, ни разу на меня не взглянув, и направляется в ванную.

Мне больно. Мне невыносимо горько от сожалений, беспощадно раздирающих грудь, обнажая мою пустоту.

Дверь в ванную захлопывается, и мой дом вновь погружается в вязкую убивающую тишину.

Стены и дверь не мешают мне видеть сквозь них: я знаю, что Кай стоит сейчас, уперев руки в гранит столешницы, опустив голову и закрыв глаза. Сколько раз я видела его в такой позе? Сотни.



IAMX This Will Make You Love Again

Жизнь завела во мне давнюю привычку сканировать пространство: «предупреждён, значит, вооружён» — любил говаривать мой покойный отец. Я делаю это машинально, точно так же, как веду глазами круг по зеркалам за рулём.