Энн Голд - Подарок

– О.

– Ну что с тобой такое? Давай просто выпьем и расслабимся, ладно? У меня есть немного с собой.

От снега он отказался, но виски выпил не без удовольствия. Ему нравилось быть здесь, вынужден он был это признать, нравилось, что, отгороженные высокой спинкой дивана, они словно бы оставались со сценой наедине, нравилась музыка, которая играла, пока готовилось представление. Даже запах – хорошо выделанной натуральной кожи и какого-то тонкого мужского парфюма с нотками женщины – розы? Фрезии? Трудно было понять – запах был идеален. В меру настойчив, в меру спокоен, ненавязчив.

– Сразу видно, что место недешевое, – поделился он своими соображениями с Джо. – Я думал, такие только в Америке.

– Почему? – изумился тот. – Ты в курсе, сколько в Лондоне бабла?

Это он, конечно, думал уже, но Лондон был местом богемным, следовательно, как правило – все в нем было какое-то пыльное, припыленное, устаревшее, плохо отмытое или вовсе не. И тесное. Да. Теснота лондонских пабов была, в общем-то, общим местом и даже продуктом для гордости (и туристической индустрии). Иногда ему казалось, что британцы в принципе не заморачиваются такими низменными вещами, как комфорт, излишняя гигиена или личное пространство. В этом клубе… многое было по-другому.

– Я обещал, что ты не пожалеешь, – сказал Джо, прочитав все это на его лице. – И ты ведь не жалеешь, что пришел, а? Верно?

– Нет, ничуть.

Официант принес им еще виски и забрал пустые бокалы.

– Скоро начнется шоу, джентльмены, – вежливо проговорил он. – Прошу, если вас не затруднит, ознакомьтесь с правилами поведения.

Джо поднял бровь, но под немигающим взглядом сдался и опустил глаза к телефону.

– Что там за правила? – поинтересовался он у Джо.

– Да… оказывается, для ближних рядов отдельные.

– Извини?

– Эти места у самой сцены, – сказал официант. – Тут немного… немного иной кодекс поведения. Я думаю, вам не составит труда его соблюдать.

С этими словами паршивая британская морда удалилась, прямо сияя самодовольством. Джон начал читать, иногда он прерывался, чтобы похихикать или отпить виски.

– Запрещается трогать балерин. «Балерин»? Они это серьезно?

– Ну, допустим? – но он тоже невольно заржал.

– А я бы потрогал балерину, – мечтательно протянул Джо. – Мне кажется, у них там все такое… эээ… натянутое, как… как железные канаты под кожей.

– Гомосятина какая, Господи, – сказал он с улыбкой. – Женщина должна быть мягкой. Как цветок или… или… персик.

– Романтик. О, я забыл, что ты любишь жопастых.

– Я?

Они еще какое-то время обсуждали, спорили о преимуществах жопы перед сиськами и все в этом роде. Потом Джо дочитал правила: запрещено было притрагиваться к танцовщицам, которых иногда называли в этом дурацком документе «балеринами» или «шоу-работницами». Запрещено было бросать в них чем-либо, включая купюры, заталкивать купюры под белье, протягивать руки к сцене… А еще: непристойные выкрики, подниматься на сцену, требовать повторения и продолжения – и так далее, и тому подобное. Стриптиз двадцать первого века, сказал он Джо. Выхолощен до того, что само понятие теряет свой смысл.

– Нет, останемся, – Джо уже начал пьянеть, и ему все нравилось, даже этот свод правил, более подходящий для женского монастыря, чем для блядского стрип-клуба. – Останемся, говорят, их шоу самые лучшие в городе.

Сошлись на том, что: не больно-то и хотелось, и еще неизвестно, что там за балерины, чтобы совать им купюры в трусики, и вообще: они и раньше подобными извращеньями не страдали, не потянет их к такому и теперь.

Они благостно развалились на диване. К моменту, когда заиграла музыка, открывавшая вечер, и по сценам поплыли цветные огни, оба прилично приняли на грудь. Мир стал казаться им правильным и справедливым. Все происходящее они принимали с благосклонной улыбкой. Джо даже успел метнуться в комнату отдыха, откуда прибыл с обалделой ухмылочкой на губах. Одна ноздря у него была в белом ободке. Никого не стесняясь, он собрал остатки порошка кончиками пальцев и облизал, жмурясь, словно кот, доедавший сливки.

Сначала вышел ведущий, приятный мужчина лет сорока, объявивший, что сегодня у них особенная программа для особенных гостей, но было очевидно, что он это каждый день говорит. Он выдал на-гора несколько шуток, следовало заметить, довольно смешных, поддразнил кое-кого из зала: старых клиентов, очевидно, он обращался к ним по имени и довольно панибратски, и они ему отвечали, вполне осчастливленные таким вниманием.

Девушки в красных кожаных трусиках и сетчатых блузках поверх черных бюстгальтеров начали танцевать нечто зажигательное, но поразить могли разве что слаженностью движений. В конце концов они выдвинулись по подиуму вперед, очутились прямо перед лицом обрадовавшегося такому повороту Джо, стянули блузки, расстегнули шортики – в общем, избавлялись от лишних предметов одежды с присущим этому месту задором.

Публика их подбадривала криками, аплодисментами, но все было как-то мягко, словно бы все привыкли к этому выступлению, и ему вдруг подумалось: большинство из тех, кто пришел, видят все это не в первый раз. Наконец, наступила некая кульминация в этом девичнике: они встали в круг, лицами к публике, спинами друг к другу, и, в унисон, как некий единый организм, управляемый коллективным разумом, расстегнули свои бюстье. Джо разочарованно вскрикнул. Остальные утопили девушек в аплодисментах. По законам жанра, под треугольниками черной кожи, у танцовщиц обнаружились малюсенькие, чисто символические, блестящие от пайеток, бюстгальтеры. Та же фигня происходила с трусиками.

Не то, чтобы он был удивлен, но разделенное чувство толпы вдруг и в нем проснулось: да, это было разочарование – но и радость от того, что действо продлится еще немного. Человек все-таки животное, но животное, не лишенное фантазии.

В конце концов все было разоблачено и рассказано. Ближайшая к ним девушка теперь стояла на четвереньках, выгнув спину, и Джо зачарованно пялился в ее очаровательные, смугло-гладкие, складочки между ног. Девушка быстро перевернулась, села на корточки, раздвинув колени, тут Джо даже шею вытянул. Ее грудь задорно подпрыгивала, когда она выпрямлялась и вставала на ноги, металлические каблуки-стилетто отражали свет софитов, когда она уходила с победным видом. Зал радостно ревел. Джо, присоединяясь к аплодисментам, даже застучал по столу кулаком.

Его телефон завибрировал, и он схватил его бездумно, сморщившись в досаде. И тут же захохотал:

– О-па. А вот, уже и чаевые просят переводить. Ну, менеджмент процесса на высоте. Тебе понравилось?

– Вполне, – сказал он, чтобы не расстраивать Джо и самому не огорчаться. Этот танец, хотя и мог бы его возбудить, и даже в определенной степени возбудил – показался ему какой-то фальшивкой, чем-то ненастоящим, выдрессированным, и даже неловким. Хотя девушек трудно было упрекнуть в непрофессионализме, нет: тут дело было в пустоте их лиц, в какой-то пустоте, вообще сквозившей за всем этим.