Энн Голд - Подарок

Экзистенциальная херь, подумал он мрачно. Вот почему скандинавам так трудно размножаться, ответил голос в его голове, голос Джо, конечно же.

– Я оставил каждой по сотне.

– Щедро.

– Ты?

– Я как ты, – сказал он покорно, и Джо начал нажимать на кнопки.

Следующий номер объявили через динамики, и зал – он это почувствовал – как-то напрягся, люди на соседних диванах даже шеи вытянули в сторону дальней сцены. Он посмотрел на Джо, который допивал свой бурбон, и тот ему подмигнул поверх стакана:

– Местная звездочка. Тебе понравится. Гм, – он опустил стакан на стол. – Не знаю, может, и нет. Но что-то в ней есть… Она вроде как…

Последние слова Джо потонули в музыке и в темноте. Прожектор некоторое время освещал совершенно пустое пространство, а затем танцовщица шагнула в него – и он понял, почему все в зале сделали стойку. Он и сам, вероятно, сделал. Это было нечто новое, нечто странное – и все, включая саму стриптизершу, это понимали.

Музыка заиграла какими-то хлопками, резкими, как выстрелы за сценой. Женщина замерла: красивая женщина, с правильными чертами, со светлыми волосами, уложенными красивыми ретро-локонами вдоль нежного лица. Проблема – или уж как хотите понимайте – была у нее лишь одна.

В ней было под пару местов роста, о, в этом он не сомневался, она была – и выглядела – огромной. Она была одета в плащ, под ним был темно-серый мужской костюм, стояла на высоченных каблуках. Под костюмом он видел черную шелковую блузку. Одну руку она сунула в карман брюк. Другую поднесла ко рту – и щелкнула зажигалкой. Он видел ее большой и широкий рот, накрашенный алой помадой. Какой дешевый актерский прием, подумал он отрешенно, и в то же время с невольным восхищением. Не всякая девка в этом заведении даже потрудится нечто такое придумать, изобразить.

И вдруг, полностью, восхитительно попадая в ритм, она отбросила сигарету и повернулась к публике. Присела на мгновение, разведя колени, и тотчас сомкнула. Потом ее словно было подняло, дернуло вверх, она поднялась, выгнувшись, в профиль к залу, прижала руки к лицу. Сделала несколько неуверенных шагов, дернулась, словно по ней ток пропустили. Все это было так в ритм, и так в тему, что в задних рядах зааплодировали. Она погладила свое лицо, грудь, бедра: руки ее, длинные и восхитительные, танцевали над ее головой, то взлетали, то падали. И вдруг напряглись и вытянулись вперед, она сложила длинные красивые пальцы, и – да, он мог поклясться, она изобразила выстрел, полностью совпавший с выстрелом в саунде – и даже все ее тело дернулось при этом, а лицо дрогнуло – но он мог поклясться, что она выстрелила этим невидимым жестом прямо в него.

Рядом с ним засмеялись, он понял, что Джо это тоже видел.

На этом уже она могла бы окончить представление, потому что у него встало так, что даже яйца заныли. Он почему-то подумал о других мужиках тут, в зале, и женщинах, обо всех чужих – других – других, кто, как и он, в этот момент почувствовал, что: блин, детка, правда, уже довольно. В трусиках мокро, в плавках наметился стояк…

Эта сучка обладала какой-то магией, что ли? Или это просто была магия эффектного вступления. Кому, как не ему, актеру, было знать, что это порой производит неизгладимое впечатление на публику.

Он нащупал стакан и, подумав, что эта блондинка теперь попросту взгромоздит свою тушу на шест, и все волшебство, наконец, исчезнет, отпил несколько глотков. Однако все пошло не так, как он рассчитывал: все стало куда как горячее. Она зашагала по подиуму, ее покачивало на высоченных каблуках, она почти бежала, сдирая с плеч свой плащ. Отшвырнув его, повернулась несколько раз, она все это время двигалась, танцевала и попадала в ритм с агрессивной, злобной музыкой. Она сделала еще несколько поворотов, обнимая себя и протягивая руку к кому-то невидимому, словно молила обнять ее. Когда она дошла до круглой сцены и очутилась прямо над ним и над Джо, она, под рев зала, стянула с плеча пиджак, и надела опять, и так несколько раз. Кто-то позади них крикнул ей: ну же, давай!

Он поймал себя на том, что сам едва не открыл рот, чтобы на нее заорать. Наконец, танцовщица стянула пиджак и осталась в блузке, которая больше скрывала, чем открывала. Джо наклонился к нему и что-то заговорил. Он его почти не слышал. Танцовщица скомкала пиджак и швырнула, не глядя, и он упал к нему на колени. Раздался озлобленный крик где-то в задних рядах. Он понял, что ему повезло, и что люди вокруг теперь просто-таки сочатся завистью.

От пиджака пахло фрезией, он мог бы поклясться. Стояк его приобрел нехорошие масштабы. Кто-то просунул руку к нему, и он понял, что это девушка-официантка. Когда представление началось, всех официантов мужского пола как-то незаметно сменили эти полуголые девицы, в трусиках и бикини, со смехотворными передничками поверх. Девушка забрала у него пиджак, хотя он и цеплялся за него, как утопающий за соломинку. Это было бы забавно, если бы ему было хоть каплю смешно.

Между тем на сцене творился сущий апокалипсис. Так ему казалось: она вертелась и танцевала, ее немаленькая, хотя и аккуратная, задница, описывала идеальные круги. Он видел кромку трусиков под ее строгими брюками. Мужики в дальнем конце зала просто выли, позабыв о приличиях и правилах. На то и расчет, подумал он медленно и изумленно. Эта сука попросту знала, ЗНАЛА, в какое состояние она тут всех приводит. Мелькнула ее раскрашенная красной помадой ухмылка – вся из алого и белоснежного, и в паху у него заныло. Она присела и развела колени, несколько раз, в быстром и жестком ритме, а потом медленно поднялась, отклячив жопу, и начала расстегивать блузку, снизу вверх, как мужчина.

– С-сука, – прошептал Джо, наклонившись к нему и пробившись через долбежку ударных в ее песне. – Какая же, блядь, шикарная сука.

И Джо закричал, прижав ладони ко рту:

– Снимай это, снимай детка, снима-ай!

Она посмотрела на Джо из-под ресниц. И вдруг остановилась. Рука ее поползла вниз, нырнула между ног, она развела эти длиннющие ноги, будто ей надо было пространство для подрочить – а может, и надо бы, подумал он все в той же восторженной тоске. Она сунула узкую ладошку себе под пояс, потом выдернула и провела снизу вверх по голой коже живота. Пальцы ее нырнули под край блузки, туда, где, все еще под застежкой, пряталась ее маленькая грудь. Она начала ласкать себя, одной рукой между ног, другой – под блузкой. Голова запрокинулась, рот приоткрыт.

Наконец, она расстегнула блузку и сбросила с себя, легко и безмятежно. Он мог бы сожрать взглядом ее грудь, если бы она не оставалась спрятана под черным простым бюстгалтером. Ни сантиметра кружева, ничего такого. Она заводила людей самим своим наличием, ей не нужны были ни пайетки, ни кружева, ни шелк, это он уже понял. Ее тело показалось ему идеальным: эта белоснежная, мраморная кожа, широкие плечи и длинные ключицы, и бесконечные, как сама жизнь, руки и ноги. И живот, казавшийся мягким и нежным, таким, что хотелось покрывать его поцелу…