Энн Голд - Подарок

– Блядь, не говори, что не встало, – пробубнил Джо отчаянно, смущенно, ерзая рядом с ним. – Я бы мог на нее забраться, если бы… Если б…

Что? – подумал он, криво усмехаясь и отводя от нее взгляд огромным усилием воли. Таким же огромным, как она сама. Если бы – не – что? Она же шлюха. Она поэтому тут жопой и крутит.

Но все эти дрянные мысли как-то потерялись в ее красоте, в ее движениях, таких отточенных и гладких, и нервных, в каждом ее жесте был нерв, была некая особенная жизнь. Он отпил виски, а, подняв глаза, увидел, что она избавилась от брюк, оставшись в трусиках-шортах, бюстгальтере и в высоких ботинках с затейливой шнуровкой.

Она упала на колени и поползла к краю сцены, глядя ему в лицо с этой наглой, проститутской и невинной улыбкой. Выпрямилась, расстегнула бюстгальтер – и швырнула его на столик, между ним и Джо. Он сделал глоток виски, не сводя с нее глаз, выдержал ее высокомерный пылающий взгляд. Джо схватил тряпицу, прижал к лицу и засмеялся. Животное, подумал он. Она наслаждается тем, какие мы звери.

Между тем танцовщица поднялась одним плавным и красивым движением и, наклонившись вперед, задницей к залу, начала медленно стягивать трусики. Он посмотрел на свою ладонь и разжал пальцы. На коже темнели глубокие следы от его ногтей. Она вышагнула из белья, оставшись совершенно обнаженной, все так же сосредоточена и расслаблена, вся внутри музыки, словно музыка и танец могли ее спрятать от этих сальных, мутных взглядов и утробных криков вокруг. Повернулась лицом, встала на колени и развела их пошире. Ему казалось, он слышит эти маленькие, беззащитные и трогательно-распутные звуки. Скольжение ее пальцев по ее нижним губкам.

– Экс… – начал Джо совершенно опьяневшим голосом, – эксги… эскби…

Эксгибиционистка. Редкость среди подобной профессии. Точнее, нет, поправил он себя, приходя в какое-то хладнокровное исступление. Не редкость. Но со временем это все… исчезает. У этой дряни, видимо, еще не пропал молодой задор, который у многих актеров на сцене работает. Он видел, слышал, чувствовал – она потекла, просто потому, что смотрят, и ТОЛЬКО лишь потому, что смотрят. Она кайфовала, в этом сомнений не было. Раздвинув двумя пальцами себя, она храбро посмотрела ему в лицо, и, заметив, что он не опускает глаз даже на ее грудь, она облизнула губы. Он ухмыльнулся и перевел взгляд.

На лобке у нее золотился крошечный треугольник волос, таких нежных и славных, что хотелось к ним прижаться и облизать. Ниже алело, пылало, цвело пунцовым и темно-розовым, и, да, он это тоже видел, ему не хотелось слушать возбужденное бормотание Джо рядом с собой – да, одна капелька упала на сцену и протянулась серебристой ниточкой.

Танцовщица перевернулась на колени и встала, пригнув голову к полу, в позу мнимой покорности. Последние секунды, чтобы довести иного слабого человека до инфаркта – и музыка оборвалась, она сунула руку к лону, бледная ладонь закрыла ее от всех. Свет погас, сцена погрузилась в темноту. Люди в зале завыли, застучали ногами, захлопали, вскакивали с мест.

Зажегся прожектор, и он увидел, что на сцене никого нет. Ее одежда тоже исчезла. Все словно ему привиделось, но, судя по крикам вокруг, нет, не привиделось. Ей понесли цветы, корзины с цветами и букеты, все принялись обсуждать танец и его смелую, красивую откровенность, и то, как она хороша, несмотря на рост, а может, благодаря ему, и так далее, и тому подобное. Он сидел, словно оглушенный, пока Джо его не затормошил:

– Ну? Сколько?

– Что?

– Чаевые.

Он допил виски, в голове у него еще что-то выстукивало ритм. Сердце ныло.

– Прости, я…

– Я скинул пять сотен, – с неуместной гордостью сказал Джо. – Гулять так гулять, знаешь ли. Эта шлюха… поразительна. Она каждый, мать ее, раз меня доводит до стояка. А я вообще не по блондинкам, ты же знаешь.

– Тысячу.

– Блядь, она сегодня заработает… И как ее еще не сманили в другой клуб. Это же талант.

Джо нажимал на кнопки и трещал, словно бы чтобы скрыть свое возбуждение, ему, наверное, стало немного стыдно.

– Ладно, думаю, все-таки такую дылду не везде возьмут. Давай поблагодарим ее за бюстгальтер. Жаль, у меня забрали. Я мог бы им подрочить.

– Это, вообще-то, ее костюм. Ты отвратителен, ты знаешь?

В собственном голосе, кроме лицемерного осуждения, он слышал зависть.

– Если это ее костюм, так нечего свой ебаный реквизит мужикам в морды бросать. Она же кайф ловила, ты не заметил, что ли?

Они заказали еще выпивки. Джо в какой-то момент поднял бокал:

– Ну, за твой первый раз в клубе. И я рад, что тебе понравилось!

– Я на этот счет пока ничего не сказал.

– По твоей роже вижу. Эй, эй, – заговорил он радостно, не давая ему и слова вставить. – Знаешь, что? Я делаю тебе подарок. Я сейчас тебе подарок сделаю. Я… вот…

Джо взял телефон и начал в нем куда-то тыкать.

– Так… отлично. Сегодня у нее еще… есть приватный танец. Вот… я забронировал. Оу-кей. Все. Все. Ты идешь под именем «мистер Н.», а она, кстати… Ее зовут… тут написано, ее зовут… Гвендолин. Хм. Красивое имя. Итак, сегодня Гвендолин тебя осчастливит, Ник. И ты, наконец, расслабишься. Забудешь свой пиздецовый развод и вообще весь тот пиздец, что у тебя творился…

– Погоди, – у него голова закружилась. – Ты чего? Я не… Джо, ну что за хрень?! Я сам могу за себя заплатить.

– Это подарок, – мягко и тихо заметил Джо. – Если я вижу, как у тебя глаза загорелись, думаешь, я притворюсь слепым и тупым? Для этого и нужны друзья.

2

Ник сел на диван и оглядел комнату с мальчишеским любопытством. Дорогая мебель, высокие стены, окрашены в красный – не совсем бордельный оттенок, конечно, нечто с претензией на благородство. Винно-красный. Посреди комнаты стоял мягкий диван с низкой спинкой, в котором так и хотелось утонуть, развалиться, не думая о тысячах тех, кто полировал его своими задницами ДО. Все, что происходило здесь до и после как-то сливалось в единую неопределенную массу: вожделение, нетерпение, томление, удовольствие. И все устранялось, размягчалось, таяло в неверном свете спрятанных под потолком светодиодных полос.

Длинный комод из темного дерева, уставленный свечами, фальшивыми и все же создававшими необходимый настрой – у дальней стены, рядом с дверью. Окна выходили на ночной город, этот свет от чужих огней был тут как нельзя кстати. Он посмотрел на ковер с толстым ворсом под подошвами своих кроссовок. По правую руку в диван был вделан деревянный столик, или, точнее, ниша, в которой он заметил заботливо приготовленные ингредиенты приятного вечера, невинные элементы будущего греха.

Невскрытая пачка гигиенических салфеток, и еще одна – без отдушки, для аллергиков, коробка бумажных салфеток, бутылки с водой. Влажные полотенца, подобные тем, что раздают в японских ресторанчиках. Низкий бокал толстого стекла – в целлофане – и бутылка бренди. Он не сомневался, что, если выдвинет ящичек, сделанный в той же нише, там найдет какие-нибудь, почти самолетные, штуки: соленый арахис в запаянном пакете или нечто в том же роде. Гигиенично, разумно, аккуратно. Ему стало смешно и немного противно.