Григорий Жадько - Страна расстрелянных подсолнухов

Распределились мелкими группами, по три-пять человек. Мы как в тире! Нас видать отовсюду.

– Пирожочки, пирожочки из мясом! – бухтел Моня.

– Какие пирожки? – поинтересовался я, переводя дух.

– Это мы! Пирожочки: «Доживу ли до утра?» Да. Горяченькие! Налетай «сепара». Подешевело!

– Да прорвемся Моня! – скрепя сердцем, выдыхал я. – Должны. Всех не побьют.

Удивительно, но ни одного выстрела с той стороны не было! На войне иногда везет. Нам подфартило, никто не стрелял. Наконец, к полудню притопали наконец туда куда надо. Измотанные, но все же дотащились. Но там еще ночью без нас все решилось. «сепара» или проверяли бдительность или устраивали разведку боем. Не добившись успеха, они отступили. Вторую половину ночи все, кроме дозоров, спали, а мы шастали и давали двойного кругаля.

Старлею повезло: трибунал отменялся. Аннуляция приказа поступила через пятнадцать минут, после того как мы вышли из расположения, но мы об этом не знали. Если бы была исправна радиостанция, нас бы просто сразу вернули в назад.

А солнце палило нещадно. Мы сгрудились под тремя худосочными тополями, ища спасительную тень. Вниманием опять завладел Лопушок забравшись на снарядный ящик.

– Но… – он поднял палец, как всегда, делали старые одесситы, когда требовали внимания к информации, – я попытаюсь «Чуточку» рассказать о, увы, канувшем в лету славном старом городе, до того, как его заполонили «Рэднеки». Наш сапожник Изя, сей «Homo odessites» на Новом базаре, что трудился наверно со дня основания города, несмотря на всеобщее среднее образование, ежедневно в полдень вывешивал на двери своей мастерской табличку, где в слове из четырёх букв было три ошибки: «Апет». Но все понимали. Однако я дико извиняюсь, но Изя, по существу, был прав. Командиры! Война войной, а обед таки по расписанию?!

Мольба Мони повисла в воздухе. На нас не рассчитывали. Местное начальство было нами не обрадовано – мы раскрывали расположение передовой линии обороны.

– Лейтенант! Что за бардак вы тут устроили! – хрипел серый от пыли незнакомый майор. – Стройте людей и линяйте! Быстрей мать вашу, вояки хреновы!

Мы успели сделать запасы теплой воды из штабного бака и практически опустошили его. Они, очевидно, позднее вспомнили нас неласковым словом.

– Граждане командиры… и куда делся порядок?! Я же насчет обеда … – потерянным голосом продолжал вещать Моня, пытаясь достучаться до совести тех, от кого это зависело.

– Правильно!

– Верно! – раздавались одобрительные голоса.

– И шоб мы так стреляли, как вы нас кормили, – не унимался почувствовавший поддержку Лопушок.

И вдруг просвистели три шальных снаряда. Разрывы были не близкие, но они сорвали нас. Мы, как ветер, торопливо рванули обратно. Тут уже не до еды.

Пробежав небыстрым галопом с километр, мы свернули в лесок, и нестройная колонна окончательно распалась. Оказывается, ночью собираясь в спешке, некоторые в темноте не нашли носков; надели ботинки на голую ногу и сбили их до кровавых мозолей. Сержанты засновали от одного к другому и вперемежку с трёхэтажными показывали, как правильно обработать раны, завернуть бинтами ступни. Матерки в армии часто не для ругательств, а просто для связки слов – так удобней и доходчивей.

– Вот так «уё*ки»! И стрелять в вас не надо. Готовое уже удобрение. Мотайте шибче!

– Кому они уши шлифуют. «Кругом-бегом?» – возмущался Моня.

– А хоть бы и так – сооружал себе белые носки Новиков, – для этого бинты тоже сгодятся.

– Это скупая сержантская любовь… – философствовал Гаврилов. – Не обижайтесь.

Мы с ним были обуты по форме.

– Та шо Вы мине балакайте? Кто ж не знал, шо одевать надо! – возмущался Лопушок. – Знали. У мине один носок одет, успел. А второй в карман «заныкал», но потерял. Полосатенький, никто не находил?

Бойцы разбрелись по лесу, срезали подходящего размера ветки. Главное было найти ствол с полукруглым ответвлением, чтобы задействовать плечо. Соорудили подобие костыльков, забрали у инвалидов оружие, и пришлось идти с перерывами. Голодные и изможденные, мы добрались в расположение части поздним вечером, и вид у подразделения был ужасающий: люди валились с ног, не все смогли даже найти силы поесть. «нацгварды» смотрели на эту картину спокойно со скрытым злорадством, сплевывая через губу:

– Вояки хреновы! Ну да, лаптями торговать – образование нужно, а ноги в носки одеть – высшая математика! Не забудьте до сортира сбегать. Нам делать больше не хер, как за вами гавно убирать? Придурки!!

– Ё- маё!!! Ту Люсю!!! – громко шептал мне Паша Новиков. – Спрашивается, … Блин! Кто нас придурков пинками из палаток гнал!!?! Как всегда, мы и виноваты во всем.

Глаза мои невольно скользнули по шевелюре Новикова. Отпад! Мелированные волосы приобрели интересный цвет какао с молоком. Юдашкин бы точно позавидовал, если, конечно, особо не принюхивался.

– Нам будут морды бить, – бросил Гаврилов, – издеваться …, и они всерьез хотят, чтобы мы защищали эту Украину?!

– Причем здесь Украина и эта плесень?! – громко прервал я его и увидел, как лица пацанов дружно обернулись ко мне, но я продолжил:

– Что в советской армии не было беспредела старослужащих? Не было издевательств, побоев, самоубийств, самострелов? Эти комендантские роты, взводы новое изобретение?! Да-а, пристроились скоты, чтобы под пули не лезть. Пользуются моментом. Но если ты достаешь банку с вареньем из погреба, а в ней сверху плесень, ты же не будешь выбрасываешь ее. Собрал ложечкой аккуратно, и чистенькое стало. Ягодка к ягодке. Дедовщина была, есть и будет, но от этого никто Родину не предавал. Я думаю, это временное явление.

– Ой-ой-ой! Защитничек!! И флаг тебе в руки, – процедил Гаврилов. – Старайся. Пока тебе все зубы не выбили. А то медальку, какую вручат за доблесть, а ты не сможешь поблагодарить, не произнесешь священное: «Слава Украине!»

– Не стоит за меня волноваться, – хмуро возразил я. – Как-нибудь сам разберусь.

Ночь была тревожная неспокойная, артобстрел то приближался, то удалялся; земля подрагивала, но мы ничего не чувствовали: куда-то провалились. Перед рассветом к нам в расположение заехал большой зеленый грузовик. Он сминал траву в росе, и мокрые темные полосы полукругом вились за ним. Водитель выбрал для стоянки дальний уголок под липами. Это был защитного цвета кунг: каркасно-металлический фургон на базе КрАЗа, на крыше которого был установлен плоский бак с водой. Военная баня – счастье для солдата. Раздевалка, моечное отделение, парная. Она весело топилась печкой-буржуйкой, которая заканчивалась дымовой трубой. Внутри стены были отделаны, свежей вагонкой.

Нас запустили после «нацгвардов» и отведенных трех часов, подразделениям не хватило. Банщики, четыре срочника, ворчали, мы улыбались – баня это все! После бани и умирать не страшно!!