Григорий Жадько - Страна расстрелянных подсолнухов

Я вышел в числе последних. Ребята уже кружком сидели на траве в тени лип. Тело дышало, все поры были открыты и души тоже. Вниманием, как всегда, владел неутомимый Моня. Голос его звучал уверенно звонко:

– … и в тот час, когда близнецы Дохманы, вместе с Плешивым Брауном, перлись в бордель-гостиницу Сашки Малявки на Мациевской, а Татарин Выча, посылал портового боцмана Вратаски, на государственном языке межнационального общения дальше Маяцкой стрелки – мама Лени с Канатной и биндюжники спокойно добрались до порта…

Слушатели были все во внимании. Его истории были бесконечны, как вода в ручье, зажигательны как огонь и приправлены перцем, как весь одесский юмор. Птицы щебетали по мирному, а канонада была почти не слышна. Жизнь налаживалась, ну или так казалось.

***

Следующий день ознаменовался радостным событием. К Сашке Басаргину из второго взвода – я его немного знал, он жил в Червонозаводском, на Гончарной – приехала невеста с подружкой.

Кто не был в армии, тот не поймет – даже объяснять не надо. Все бойцы роты, кто был не занят в карауле или хозяйственных работах, высыпали на аллеи между палаток.

– Господа! Имею слово сказать! – распалялся Моня, пожирая барышень глазами. – Это же не тюльки, это же прямо две дунайские селедки!!! Спрашивается вопрос к Сашко: когда успел?!

Девушек встречали как инопланетных существ. Казалось, лучше их не было на свете. Такие две Мэрилин Монро дефилировали по палаточному Бродвею и ловили наши восторженные взгляды. За ними, как гусь, шествовал майор и нес их поклажу: пару сумок и курточки.

– Старый, старый… а лицо как у мартовского кота! – припечатал кто-то с соседней палатки.

– Точно. Пенек трухлявый, а будто медом ему губы помазали.

В палатку они не пошли: где там разместиться, и запах там был соответствующий, носочно-ботиночный несмотря на проветривание, а сели на травку, на плацу. Вся рота стояла у своих палаток, почти по стойке смирно и смотрела на чудесное представление, а Сашка блестел золотой «фиксой» и сиял как начищенный медный пятак.

– Пока мы как «адиёты» обливаясь потом, отдыхали в Ямполовке, – с невозмутимым видом просвещал нас Моня, – у нас в лагере некоторые таки не тратили время даром. Нарушив наш боевой настрой и никого, не предупредив, Лександр Батькович пригласил двух роскошных фиф. Это вам не какие-то крашенные «подзаборницы». Кстати, справочка. Фифа – мадам, искренне считающая себя мисс Мира безо всяких там лишних конкурсов красоты. Но это даже не фифы!! Я дико извиняюсь! Это конечно фифочки, которые полностью разделяют эту точку зрения мадам, но еще до замужества.

– Хороши лярвы! – мечтательно согласился Новиков, закатывая глаза и взгляд его погрустнел.

– Щёбы я так жил! Аж страшно наверно рядом с ними идти по прошпекту! Это как дефилировать с кучей ассигнаций в картофельной сетке.

– Ну, кому-то же они достаются?! – вздохнул Гаврилов, смешно наморщив лоб.

– Фигня! – процедил, сплевывая Новиков. – Плавали, бывало! Хотя лучше лежать с прежней телкой, чем с новой болезнью.

Моня собрал глаза кучкой на переносицу, потрогал нос и улыбнулся:

– Разве я говорю нет?

Представление закончилось распитием бутылочки белого сухого Real Forte. Майор милостиво разрешил по такому случаю Басаргину и сам присоединился.

– Godbye! девчонки! Как мы тут скучаем без вас! – крикнул кто-то, когда они уходили.

Это было правдой. Этот кто-то сказал за всех нас.

***

В течение недели в лагере установилось относительное спокойствие, но «нацгвардов» это не устраивало. Каждый вечер они вколачивали нам, что мы на крючке у комендантского взвода, а его задача воспитывать нас всеми возможными методами. Самый иезуитский способ заключался в следующем: они любили неслышно красться по дорожкам среди палаток или тайно подобраться к курилке. Особенно их раздражало, если откуда-то звучал смех.

– Хорошо живется паскудам! – «беленились» они, и, казалось, руки у них дрожали от негодования.

Тихо, обязательно тихо, воспитатель говорил, скорее, шептал под нос:

– Слава Украине!

Если мы не подскакивали и не рапортовали:

– Героям Слава! – возвращался и заявлял, что вечером будет политинформация на плацу. Плац – это поляна за оружейкой. Политинформация: будут избивать, нещадно до членовредительства. В таких случаях лучше было падать. Пока нацгвард, не сбивал с ног, не успокаивался. Такая натура. Если кто-нибудь из попавшихся в курилке не приходил, все равно узнавали и били всю палатку, где жил тот, кто не пришел. «Слава Украине – Героям Слава!» Это ты должен был крикнуть даже ночью на автомате, когда бы тебя ни разбудили.

– А что, если их дом колючей проволокой обмотать! – вякнул Гаврилов. – И боевых гадюк им запустить.

– Таки да…! – соглашался Моня. – Ну вот почему они, когда маленькими были не сдохли?! Насколько было бы меньше проблем!

Я нашел минутку, позвонил домой.

– Привет мама! Как вы там? … Понятно. Мы уже в части. У нас все хорошо. Сегодня давали манную кашу. Это кошмар, ты знаешь, как я ее люблю. … Да, конечно. … Да, здоров. Может, даже поправился. Не курорт, но жить можно.

Время летело, свободных минут не оставалось, и это было хорошо. Если задумываться обо всем – было бы тяжелее.

Один фрукт из нашей палатки, белобрысый Козьменко, начал заигрывать с нацгвардами. Его часто наблюдали в их окружении. Он шестерил, оказывал им мелкие услуги, а перед нами, напротив, ходил с надменно брюзгливым выражением лица, неопределенно на что-то намекал. В конце концов, наша неразлучная команда, собралась его проучить. Подкараулили уклониста на выходе из туалета, накинули на голову его же одеяло и молча хорошо отвалтузили. Парня как подменили. Он оказался понятливый. Вновь стал как все, а «нацгвардов» стал избегать за километр.

Сегодня к полудню, когда стало особенно припекать, приехали волонтеры из организации «Волонтерский десант». Хлопцы нормальные, но почему-то не в армии. Привезли продукты, в основном рыбные и мясные консервы, сигареты «Максим», теплые вещи, талисманы. Талисманы нам были особенно нужны. Хорошо бы намоленные! Одного парня я запомнил – это был Николай, голубоглазый с рыжей бородкой и кликухой – «Ник». «Хороший позывной, можно было бы себе взять» – подумал я. Он носил красную нить на запястье правой руки и верил, что она поможет стать неуязвимым.

– Считается, что через камень можно обрести силу и стать хозяином своей судьбы, но я предпочитаю нить! – очень серьезно и вдумчиво заявлял Николай.

«Да! Наверно что-то в этом есть, если тем более не приближаться к передовой ближе, чем на десять километров» – усмехнувшись подумал я.

От Николая пахло хорошими мужскими духами Paco Rabanne, и он был очень мужественный, с легкой небритостью, и ногти его были аккуратно обработаны пилочкой.