Лариса Ритта - Эликсир жизни

– И ваша подруга будет довольна, – заметил Арсений Николаевич, и было видно, что мой приличный и скромный перспективный план существенно ободрил его настроение.

– Да, она будет счастлива, – сказала я. – Вот уже 15 лет она не теряет надежды меня перевоспитать.

Наутро лучший мужчина нашего пляжа на пляж вообще не пришёл.

Я сидела на своём лежаке, подвернув под себя ногу, и грызла ногти, полная раскаяния.

– Арсения нет, – трагически произнесла Милка, в очередной раз обозрев пляж. – Вавка, ты его уморила. Что у вас было ночью?

– У нас ночью было всё, – сказала я мрачно.

– Понятно. На волнорез, значит, затащила всё–таки.

– Тебе, кроме волнореза, в голову ничего не приходит? – обиделась я.

– Это тебе, кроме волнореза, в голову ничего не приходит, – съехидничала Милка и перевернулась на спину.

Я тяжело вздохнула. По–хорошему, вчерашний вечер нужно было бы выжечь из памяти. Потому что на фоне нормального спутника я выглядела совершенно идиотски. Сначала придуривалась, потом была пьяная, потом наговорила всяких глупостей, переходящих в неприличности, а потом подпевала "Песнярам". А потом ещё и посылала воздушные поцелуи из окна автобуса.

Я тяжело вздохнула, жестоко завидуя Милке. Вот Милка умеет себя вести воспитанно, людям с ней комфортно, им хочется вернуться и быть возле. А от меня всем хочется сбежать и вовек не видеть.

Теоретически после такого вчерашнего самураи делают сепуку, харакири и другие несовместимые с жизнью трагические жесты. И мне тоже бы надо. Выпить кумысу, например. Или утопиться вообще.

Идея была неплохая. Я ещё раз тяжко вздохнула, молча подняла с гальки сарафан и, на ходу натягивая его, отправились поканчивать с жизнью.

Очереди на площади не было. Миндаля тоже не было. И сокобар был закрыт на санитарный час. Мир был настроен против меня. И в принципе, я к этому уже привыкла. За последние полгода я категорически осточертела миру, и небо посылал мне недвусмысленные намёки в надежде, что я одумаюсь.

В киоске «Союзпечать» я купила синие пластмассовые клипсы в виде цыганских колец. Прямо на ходу, переходя площадь, я прицепила их к ушам, посмотрелась в стёкла машин на стоянке и нашла, что это круто.

Медуз сегодня не было, море было чистое, топиться было в самый раз. Когда меня, бездыханную, выловят вблизи турецких берегов, все будут рыдать и говорить: ах, какая она молодая, ах, какая она красавица… ах–ах…

День был прекрасный. Над миром сияло солнце. Из–под всех крыш, из всех музыкальных ящиков лились нежнейшие перепевы «Песняров», в том числе и «моя» песня – песня, названная моим именем.

В синих клипсах, в синем сарафане я шла по набережной под звуки песни, названной моим именем, чтобы искупаться в чистом море и умереть на глазах восхищённой публики.

Я выпрямила спину и растрепала волосы по плечам. Да, вот такой и надо умирать. Красивой и сильной. Как Кармен.

Но мне не удалось осуществить свои потрясающие планы. Небо сжалилось и послало спасение.

Сначала я увидела выгоревшую малиновую майку. Потом взъерошенные соломенные волосы и голубые глаза. Потом – всё остальное.

Навстречу мне двигался по набережной, глядя на меня в упор и, похоже, в упор не узнавая, потомок древних польских князей, собственной персоной во всей красе.

Мы сошлись и настороженно остановились друг перед другом, словно два врага.

– Здравствуйте, пани Эсмеральда, – проговорил князь без тени улыбки.

– Здрас–сьте, – сказала я многообещающе.

Мы помолчали, буравя друг друга взглядами.

– Я вижу, вы что–то не в духе, пресветлый князь, – спросила я, наконец, максимально ядовито. – Иль мазурка была нехороша?

– Почему же, – осторожно промолвил князь, – мазурка была хороша.

– Ну и что ж вас удержало от пылкого свидания на крепостной стене? Государственный переворот в Речи Посполитой?

Князь задумался, переломив выгоревшую бровь.

– А пани Эсмеральда меня ждала? – осведомился он, наконец, с сомнением.

– Пани Эсмеральда ждала, – многозначительно покивала я. – Пани Эсмеральда весь день не сводила глаз с пыльной Радомской дороги. И, силясь увидеть в каждом всаднике вожделенный образ, она того и гляди выбрасывалась из окна.

Он засунул руки в карманы и, щурясь от солнца, посмотрел на горизонт. Я тоже посмотрела. Ничего там не было особенного, море и всё.

– Я готов искупить свою вину, – промолвил, наконец, князь.

– Вот и прекрасно, – хладнокровно припечатала я. – Сейчас соизвольте идти со мной. Будете пить за здоровье пани Эсмеральды. Если выживете – ваше счастье, я вас помилую.

– Пошли… – расцвёл белозубой улыбкой князь.

Мы пошли. Санитарный час, как по волшебству, кончился, сокобар гостеприимно распахнул перед нами прохладные покои.

Я мстительно пихнула князя за столик, оперативно приволокла трагический волшебный напиток и хищно уселась рядом в наблюдательной позе.

– Это что? – вопросил князь, обозрев подношение.

– Эликсир жизни.

Князь с сомнением принюхался к содержимому.

– Чьей жизни? – уточнил он подозрительно.

– Разговорчики! – прикрикнула я безжалостно, горя мщением. – Пей давай! Любишь меня?

– Да! – сказал князь, делая страшные глаза и торжественно вставая.

– Ну, вот и пей!

Князь расправил плечи, глубоко вздохнул, выдохнул – и осушил стакан до дна единым духом.

И божественный напиток выжал из его глаз светлую мужественную слезу.

Арсений Николаевич кумыс пить побоялся. Да, я ему нравилась, но он не пожелал рисковать своими ощущениями. Князь выпил эту гадость практически без слов протеста и не пожалел своей расцветающей жизни за одно только право проводить меня до дома.

Поэтому всё было так, как было.

В шестнадцать пятьдесят мы с князем ушли с пляжа вдвоём и навеки.

В семнадцать пятьдесят пять мы сидели за пластиковым столиком простенькой заводской столовки и смеялись. Нам было весело. Столовка закрывалась, посетителей всех уже выгнали, и в принципе, нас тоже надо было гнать, но мы тут полюбились, и нас не гнали, а наоборот подарили здоровую миску клубничного киселя и ворох слегка зачерствевших дежурных булочек–пионерок.

– Кисель цветом, как твоя майка, – говорила я, орудуя алюминиевой ложкой.

– Это хорошая примета, – говорил князь, интенсивно уминая с киселём булочки. – Если кисель цвета моей майки, значит, всё будет хорошо.

– А всё и есть хорошо. Сейчас доедим и пойдём гулять, – командовала я.

– До утра, – командовал князь. – Булки берём с собой.

– Не раскатывайте лыжи насчёт утра, князь, – осаживала я пыл. – Булки берём. А кисель?

– Кисель съедим. Ваш эликсир жизни, моя драгоценная пани, возбуждающе действует на аппетит.