Андрей Марковский - Проклятие неопределённости. Роман-фантазия

– Да не надо, я сам. Говорил же – не суетись, сам справлюсь. У тебя какие планы? Дождь на улице.

– Вижу. Зоопарк накрылся. Может, съездим вместе куда-нибудь пообедать, Машу заберём у бабушки?

– Не получится. У меня в школе дела. Ребята будут репетировать, мы с Тёмкой помогаем с техникой.

– Всё как обычно. Одни играют, а Ринго на маракасах.

– Что?

– Ничего. Старая байка про Битлов вспомнилась. Продюсеру не понравилась игра Ринго, вместо него на первой записи стучал студийный барабанщик. А Ринго вручили маракасы.

– Битлз сейчас никто не слушает.

– Я слушаю. Неужели блатняк и попсу слушать?

– Да ну! Блатняк для работяг и ментов, а попса для девочек – они музыку не понимают. Хочешь, я тебе что-нибудь вечером включу?

– Лучше запиши, что вы с ребятами играете. Год назад ты каких-то панков-металлистов слушал, забой ужасный, драйва нет, а текста не слышно. Ещё раньше какая-то занудная электронщина была. Ногами дрыгать всю ночь где-нибудь в клубе – сойдёт, а слушать такое… ещё и музыкой называть…

– Тогда я маленький был!

– Ну да, теперь стал совсем большой, это правда, – улыбнулся Кира. Шестнадцатилетний Ваня не понял иронии. – Сам не хочешь играть?

– Не умею, сам знаешь. Помочь не хочешь.

– Предлагал учителя – тебе не надо. Из меня преподаватель никакой, я гитару лет десять в руки не брал.

– Ты сколько лет играл! Нельзя всё забыть.

– Можно. Если сильно захотеть, всё можно забыть. … Ну ладно. Давай попробуем. Профессиональный учитель лучше, но раз ты хочешь самоучкой, покажу тебе основы. Будет толк или нет, не знаю.

– Ура! Вечером?

– Ладно. Беги уже, опоздаешь.

Сын ушёл, выключился холодильник, в квартире стало совсем тихо, только слышно, как откуда-то издалека доносятся городские шумы. Кирилл встал и открыл окно. Прохладный мокрый утренний июльский ветерок зашевелил жалюзи на окне, вместе с ним в кухню с монотонным ропотом дождя ворвались шумы и запахи огромного города. Отмытая дождём, ярко зеленела трава, с высоты двенадцатого этажа были видны яркие пятна цветов: это энтузиасты, не надеясь на чью-либо помощь, создали клумбы своими силами.

Кирилл после переезда в этот дом тоже поучаствовал в озеленении, посадил несколько деревьев и кустов. Из всех посадок выжила лишь одна берёзка, ровесница сына Вани: когда он её сажал, им было примерно одинаково лет, около пяти. Правда, в отличие от сына, она выросла хилой и низкорослой, ей мешала городская среда. «Хоть такая, и то ладно», – подумал Кирилл, привычно бросив на неё взгляд. Он сел за стол, посидел немного, дыша влажным воздухом с лёгким привкусом выхлопных газов, и понял, что надо выпить ещё чашку кофе. И что-то действительно нужно решать с выходными. Надо позвонить дочке, вдруг экспромтом что-то придумается?

Маша постоянно жила у бабушки, матери рано умершей жены Кирилла. Получилось это как бы само собой: ухаживать за маленькой, тогда полуторогодовалой девочкой, в отсутствии мамы и вечно загруженным работой папе казалось естественной помощью старшего поколения. Однако как-то само собой вышло, что бабушка, оставаясь бабушкой для своей внучки, фактически стала её мамой, Киру отстранили от хлопот воспитания. Папа видел дочь изредка, по выходным, почти так же, как это бывает с детьми разведённых родителей, с той лишь разницей, что он на своей тёще никогда не женился. Противнее всего оказалось то подспудное незаметное противодействие, какое бывшая тёща оказывала в борьбе за права на девочку, что теперь, в насаждаемой пропагандой псевдо-противодействии всего мира против России, не казалось ему таким уж невозможным. Если сто миллионов взрослых россиян можно элементарно подделанной телевизионной картинкой и сфальсифицированными фактами убедить в мифическом мировом заговоре, что тогда говорить о воздействии взрослого человека на ребёнка. В итоге Кирилл почти смирился со всем этим.

– Алло, Машуля, привет! Давай я за тобой приеду, сходим куда-нибудь. В кино или пообедать поедем, Ваню возьмём с собой, если захочет, – слегка слукавил он. – Ну раз с погодой не повезло и все звери промокли, зачем нам с ними мокнуть?

– Я не хочу, папа.

– Почему? Ты и так у бабушки всегда.

– Ну и что? Мы к Валентине Федоровне пойдём, к ней сегодня Веру привезут, я с ней поиграю. Я её целую неделю не видела.

– А с папой ты не хочешь увидеться?

– Хочу. Потом. Ты завтра приезжай. Бабушка мой любимый пирог испечёт.

– Ладно. Дай трубку бабушке, – попросил он дочь. – Зинаида Матвеевна, я вас столько раз просил! Девочке девять лет, а она уже тридцать пять кило весит, ну какие пироги! Неужели я вам мало денег даю на здоровую пищу? Ей надо правильно питаться, физкультурой заниматься, в секцию какую-нибудь спортивную ходить. В конце концов, просто по улице бегать – лето на дворе! Для чего вы её откармливаете? Конфеты с пирогами здоровья не добавляют. Сколько раз предлагал на дачу поехать – вы говорите, будто холодно там. Всегда, даже летом!

– Вы, Кирилл, как будто в другом мире живёте! Говорите – бегать. Вы смотрели, какая за окном погода? И вообще. Как в наше время отпускать девочку гулять на улицу, когда везде одни педофилы! А на даче вашей кроме сквозняков и комаров ничего хорошего нет.

– Запугиваете девочку, она всего на свете будет бояться. Нет на улице маньяков, выйдите и присмотритесь внимательно. Пять миллионов простых людей вокруг. Научить в людях разбираться надо, предостеречь, но не пугать. Если ребёнок всю жизнь просидит в квартире – ничему не научится.

– Машечка ходит в школу. Всему, чему надо, её научат там, – холодно ответила тёща.

– Вот вечно с вами так, Зинаида Матвеевна! Какая школа научит жизни! И потом, это ведь моя дочь, а не ваша. Что вы её заперли в своей пенсионерской обыденности! Дайте ребёнку возможность другой опыт получить. Мне придётся её домой забрать, хотя бы на время.

– Я помню, чья она дочь, – горячо парировала тёща. – Ещё я очень хорошо помню маму моей собственной внучки. А вот вы, похоже, забыли. И дома вас не бывает, вечно вы на работе. Ребёнок должен в одиночестве страдать? Кто её будет кормить и водить в школу – вы?

– Зря вы так, Зинаида Матвеевна. Танечка при чём тут? И в школу Маша летом не ходит.

– Какой из вас воспитатель? – не унималась тёща. – Это круглосуточный труд, кручусь тут одна с внучкой. Вот помру, как бедный мой Павлик, что станете делать? Наплачетесь тогда. Скажете: была жива тёща, выручала, а теперь некому.

– Так можно про любого сказать. Хоть про меня.

– Про вас? Да вы молодой! Как вы можете понять нас, стариков!

«Старухе» тёще недавно исполнилось шестьдесят три, и о состоянии Киры она, понятное дело, не догадывалась, он никогда на эту тему с ней не разговаривал. Поэтому ничего другого, как прекратить бесполезный разговор, не оставалось. С тёщей контакта издавна не получилось, с самого начала. Двадцать лет назад, когда Кира начал серьёзно ухаживать за Таней, её мать Зинаида Матвеевна служила большим начальником, целым районным руководителем образования, и потенциального зятя в Кирилле видеть не желала: приезжий из далёкой периферии, без кола – без двора, без работы («разве можно считать работой кривляние с гитарой на танцульках?» – её слова). Дочь, как она считала, была достойна гораздо большего, стабильности, положения, достатка, она не должна горбатиться за кусок хлеба, красивая ленинградская девочка, она будет опорой семьи и достойной матерью внуков.