Шмиэл Сандлер - Призраки в Тель-Авиве. Одиночный мир

А пока Хильман бездействовал, полиция изолировала от представителей прессы супругов Шварц и наложила вето на информацию, касающуюся этого загадочного дела. Журналисты, снующие по бурлящему страстями городу в поисках сенсаций, повсюду натыкались на вежливый отказ и нежелание высших чиновников, включая пресс-секретаря министерства по внутренней безопасности, вдаваться в подробности этого засекреченного дела. «Во всяком случае, до поступления специальных распоряжений от самого министра». Такова была официальная версия чинуш, объясняющая их тотальное нежелание общаться с представителями прессы.

Министр внутренних дел гордо хранил молчание, как язвительно выразился о нем знаменитый журналист Ф а́кельман, дожидаясь, вероятно, новостей от всезнающего комиссара тель-авивской полиции. Но и увертливому комиссару нечего было сказать общественности о таинственных мертвецах. Вторую неделю он беспомощно топтался на месте, не имея никакой возможности распутать эту совершенно дикую историю. Появлению нелепых толков и сплетен способствовало также негласное захоронение телохранителей погибших в неравной схватке с чудовищем. Обычно о трагической гибели полицейских, павших при исполнении служебных обязанностей в стране говорили напыщенно и много. На сей раз истерзанные трупы полицейских были захоронены скромно едва ли не тайком. Подобная непонятная и неоправданная конспирация не укрылась от пронырливых репортеров, некоторые из них стали писать недвусмысленные заметки о дурно пахнущем «Деле о призраках», которое столь бездарно ведет

тель-авивская полиция. Отыскать пропавших детей, не удавалось, правдивая информация о покойниках активно замалчивалась. Дело начало принимать скандальный характер и молчать далее, становилось неосмотрительно и небезопасно. Народ, встревоженный смутными слухами и догадками, заволновался, ропща и упрекая власти в неумении оградить население от нашествия мертвецов. Город стал походить на кипящий котел. Радио и телевидение подогревало без того накаленные страсти и свою лепту в общую суматоху внесли озабоченные ситуацией народные избранники. Эти и шагу не ступали без того, чтобы не покрасоваться перед публикой своим жертвенным служением на благо отечества. Почти все сто двадцать депутатов Кне́ссета с утра и до вечера делали срочные запросы министру по внутренней безопасности с требованием представить широкой общественности сведения – «О беспорядках, имеющих место в Тель-Авиве – с тридцатого марта сего года и по сей день включительно»

Нестабильная обстановка во втором по значению культурном центре Израиля вынудила министра безопасности в спешном порядке пригласить на экстренное совещание представителей высшей духовной власти, озабоченных массовыми волнениями в ортодокса́льных кругах.

На заседание собрались комиссар тель-авивской полиции, члены парламентского Комитета по национальной безопасности, а также главные ашкеназ и́йский и сеф а́рдский равви́ны страны, больше всех, проявляющие нервозность.

После сжатого экспрессивного вступления о возникшем в городе непростом политическом моменте Эммануил Кога́ркин – министр по внутренней безопасности, славившийся умением произносить пространные речи, приступил к изложению сути дела:

– Господа, – сказал он и выдержал внушительную паузу, долженствующую, как он полагал, придать его экстренному сообщению соответствующий вес и значение, – к сожалению, нежелательная и в корне искаженная информация о происшествиях на кладбищах большого

Тель-Авива просочилась за пределы главного полицейского Управления.

Тут он сделал вторую паузу, чтобы как можно мягче сформировать то, что, в сущности, все уже давно знали. Затянувшиеся паузы министра вызвали недовольство ашкеназ и́йского раввина:

– Что вы тут нам заливаете, милостивый государь, – сердито вставил он, – в народе ходят слухи, будто мертвые, восстали из могил, правда, это или нет?

– Именно, – уважаемый рав Гро́сс, – со скорбной физиономией отвечал министр, – именно слухи, распространение которых создает немалые трудности в нашей повседневной и, я бы сказал, самоотверженной работе

– Господин министр, не бывает дыма без огня. – Вмешался главный сеф а́рдский священнослужитель рав Иль я́у а-ко э́н, – вы патрулируете кладбища, оскверняете могилы, безнаказанно вскрывая их, хотя знаете, что подобные действия противоречат Гал а́хе и могут служить причиной нездорового брожения в народе.

– Успокойтесь, уважаемый, ничего такого мы не оскверняем и менее всего заинтересованы в брожении народных масс, – вежливо возразил министр.

– Да, но вы засекретили всю информацию, – сурово тряс бородой духовный лидер, – я главный равви́н страны и до сих пор не знаю, что происходит на еврейских кладбищах, хотя об этом говорит весь город и вся страна.

– Мы ничего не скрываем от общественности, глубокоуважаемый рав Иль я́у, – министр по привычке сделал очередную паузу, – дело это несколько странное и я бы сказал непонятное с точки зрения современной науки.

Он знал, что его следующая пауза будет эффектнее предыдущей, но под недовольным взглядом р е́бе не решился делать ее и сказал просто и без обычных риторических поз, – мы не станем распространяться о нем, пока сами во всем не разберемся.

– Какими фактами вы располагаете? – нетерпеливо вклинился в разговор раввин Гросс. В отличие от своего сефа́рдского коллеги он был настроен более воинственно. Уже неделю по городу носились слухи о надвигающейся каре божьей и очередной танах и́ческой катастрофе. Вопросы к нему сыпались со всех сторон еврейского мира, но главный равви́н не мог сказать, что либо определенное своей пастве и это тяготило его.

– Весьма немногими, – печально отвечал Кога́ркин, – но их достаточно, чтобы поднять панику в стране и даже в мире.

Он не удержался и, несмотря на уничтожающий взгляд Гро́сса, сделал эффектную паузу, чтобы подготовить аудиторию к резюме, которое должно было положить конец всем недомолвкам и недоверию, возникшими между различными ведомствами.

– Именно этим, господа, объясняется наша излишняя, на ваш взгляд, осторожность.

– Это, правда, что покойники вышли из могил? – напрямую спросил Рав Илья́у. Драматические паузы этого мелкого позера, привыкшего к поклонению верующей публики, выводили его из себя. Комиссару полиции, наблюдающему со стороны как любимый шеф, отчаянно отбивается от духовенства, вопрос распетушившегося равви́на напомнил слова из знаменитого революционного гимна «Вышли мы все из народа»