Елена Виг - Белая лилия

Родители приехали примерно за полчаса до отбытия поезда. Лили бросилась в объятия матери, и они обе заплакали.

– Надо было приехать сюда еще позже, – проворчал Лазар, но видно было, что ему тоже тяжело прощаться с любимой дочерью.

Когда прозвенел звонок, все засуетились, начали обниматься, говорить друг другу какие-то последние слова, как будто не хватило лишь чуть-чуть времени, чтобы сказать что-то важное и надо успеть это сделать, пока поезд не тронулся.

– Прошу тебя, следи, чтобы она не делала никаких глупостей, – сказал Лазар, обнимая зятя.

Пьер молча кивнул. Ему казалось, что все они являются персонажами картины Клода Моне: вокзал Сен-Лазар, клубы пара уходящего поезда и люди, сиротливо стоящие на перроне, у которых этот поезд увез что-то очень ценное, жизненно важное. Лили рыдала у него на груди, а он, только гладил ее по волосам, потому что не мог даже сказать «Не плачь, все будет хорошо». Ее семья уезжала в новую, никому не ведомую жизнь, а они оставались там, где все, казалось бы, было привычно, но, на самом деле, было совсем не так, как раньше.

Несколько недель Лили была сама не своя. Сначала она без цели бродила по квартире родителей, куда они с Пьером переехали, и которая была слишком большой для них двоих. Пьер обосновался в бывшей детской, где был хороший письменный стол, необходимый ему для работы. Туда перенесли диван вместо кроватей, принадлежавших сестрам Лили. Она была рада, что муж не претендует на кабинет отца, потому что не могла представить, что там появится кто-то, будет сдвигать мебель или трогать папины книги. Пусть даже этим «кем-то» будет ее любимый Пьер. Две гостевые комнаты были заперты – они не предполагали принимать здесь гостей, но и без этих комнат квартира казалась теперь огромной и странно тихой, особенно теперь – после того, как из нее ушли звуки прежних обитателей – смех и беготня сестер, шорох маминых платьев, папины разговоры по телефону, звон посуды в столовой. Когда Лили оставалась в этом доме одна, она ложилась на диван, закрывалась с головой пледом и лежала так часами, не имея ни сил, ни желания встать. Часто в таком положении ее заставал Пьер, приходящий вечером после работы. Ее глаза были красными от слез, кожа бледной. Казалось, она постарела сразу на несколько лет. Пьер не успокаивал жену, понимая бессмысленность слов, но просто обычно велел ей одеваться и выводил на улицу – вел в какой-нибудь ресторан, кормил вкусной едой и с удовлетворением отмечал, что после бокала вина румянец постепенно возвращался, она начинала разговаривать с ним. И даже иногда улыбаться в ответ на его шутки.

Через пару недель Лили перестала проводить время под пледом. Теперь она сидела целый день в папином кабинете и читала, причем, многие книги уже не по первому разу. Она по-прежнему не выходила одна на улицу и практически не разговаривала с мужем. Пьер, тайком от нее заглянул к знакомому психиатру, и тот уверил, что это уже прогресс и не о чем серьезно беспокоиться.

– Время лечит, дорогой Пьер, – сказал он, – но мы точно не знаем, как оно это делает. Кому-то нужна компания, а кого-то надо просто оставить в покое.

– Но мне-то что делать?

– Кормить, поить, любить и ждать. Думаю, что все будет с твоей женой нормально. Она должна сама с этим справиться, а, если не сможет, то приводи ко мне. Но, надеюсь, что этого не потребуется, – поспешил он успокоить Пьера, увидев, как помрачнело его лицо при этих словах.

Ах, если бы можно было найти ей какую-нибудь работу в его ателье! Но там всем заправлял Эжен Пуатье, финансовый директор, которого в момент создания Дома моды поставила на эту должность его мать, и который за эти годы ни разу Пьера не подвел. Они не были друзьями, но питали друг к другу симпатию и уважение. Эжен делал то, чем не хотел, да и не умел заниматься сам Пьер, то есть коммерцией и деньгами, и никогда не лез в сферы компетенции художественного директора. Такое разделение функций всех устраивало, и Пьер понимал, что появление Лили даже в качестве помощника, будет Эженом воспринято плохо. Эта информация обязательно дойдет до его матери, а вот этого ему совсем было не нужно.

И, по счастью, врач оказался прав – Лили справилась. Она стала постепенно возвращаться к нормальной жизни. То ли перечитала уже все книги в отцовской библиотеке, то ли ей больше не нужно было прятаться в чужую жизнь от своей собственной. Просто в какой-то момент она перестала ходить по дому в халате, вновь надела красивые платья и туфли на каблуках и даже стала готовить мужу завтрак по утрам. Они пили кофе и разговаривали как прежде, и, хотя этот месяц изменил ее внешне – она похудела, как после болезни, и в углах рта наметилась скорбная складка, которой раньше не было, но это была уже опять его Лили, самая прекрасная и желанная женщина на земле. Они обычно договаривались, во сколько она зайдет за Пьером в ателье, он уходил работать, а она шла по магазинам или начинала заниматься домашними делами. Лили умела и убирать, и готовить и, если раньше Пьер предложил бы ей нанять постоянную прислугу, то сейчас он понимал, что она отчаянно ищет, чем бы себя занять, и не препятствовал ее желанию вести дом самостоятельно.

Лили сидела в кафе пила кофе и читала газету. В Испании – военный мятеж 2 2 Мятеж против республиканского правительства начался 16 июля 1936 года в Испанском Марокко. Достаточно быстро под контроль мятежников перешли и другие испанские колонии: Канарские острова, Испанская Сахара, Испанская Гвинея. Несмотря на то, что на большей части территории Испании мятеж первоначально потерпел неудачу, и республиканские власти удержали её наиболее населённые и развитые регионы, в конце июля лидеры националистов генералы Франсиско Франко и Эмилио Мола смогли договориться о помощи со стороны нацистской Германии и фашистской Италии. Мятеж перерос в гражданскую войну, продолжавшуюся до апреля 1939 г., в результате которой была ликвидирована Испанская республика и свергнуто республиканское правительство. https://ru.wikipedia.org/wiki/Гражданская_война_в_Испании . . Какой-то генерал Франко возглавил военные силы в Африке и на его сторону в самой Испании уже перешли Севилья, Кордова и Гранада. Ах, как ей не хватает отца, который бы сейчас все объяснил – кто хороший, а кто плохой! Разве то, что они декларируют – свобода, братство и равенство – не главные принципы Французской республики? Тогда почему Лили так не нравится слово «путч», которое применяют в газете по отношению к этому мятежу?

– Мадам не против, если я посажу девушку за ее столик? – услышала она и опустила газету.

Рядом с официантом стояла девушка примерно ее лет, в светлой юбке и коротком темно-синем жакете из хлопка. Рукава жакета были небрежно подвернуты до локтя. Девушка улыбалась, глядя на нее, и Лили улыбнулась в ответ.