Елена Виг - Белая лилия

– Здесь ничего не сделаешь, – сказала женщина, – абсолютно ничего.

– Вы беженцы из Германии?

– Да, поэтому у нас здесь нет никаких прав.

– Но, может быть, уехать?

– Уехать? Куда отсюда можно уехать?

– Я не знаю, – растерялась Лили.

– Здесь муж нашел хоть какую-то работу и нам некуда отсюда уезжать. Некуда, некуда, некуда…

Лили вдруг показалось, что она, а не эти несчастные беженцы, попала в ловушку, что стены этой обшарпанной комнаты сейчас именно ее раздавят. Она не могла больше здесь находиться, ей нечем было дышать. Открыв сумочку, она вынула из кошелька все деньги, которые у нее были с собой, и положила их на стол.

– Простите, это все, что у меня есть, – сказала она.

– Нет, мадам, не надо денег, не надо! Мы не голодаем.

Лили низко наклонила голову и вышла из комнаты, не сказав больше ни слова.

Она постаралась побыстрее оказаться подальше от этого места и от этих людей, которым, по большому счету, ничем не могла помочь. Дойдя до бульвара, она выбрала пустую скамейку и долго сидела, пытаясь понять, что же сегодня произошло. Неужели то, что она сегодня увидела – драка, а вернее избиение и издевательства, и та безысходность, в которой жили ни в чем не повинные люди, это то, от чего отец пытался ее уберечь? Когда он говорил о таком применительно к немецким евреям, то Лили казалось, что во всем виноваты нацисты, а здесь, во Франции, такого быть не может.

Но ведь сегодня евреев били не нацисты! Это делали дети, французские дети, которые принесли эту ненависть из своих семей. Значит, все это возможно и здесь, без всякого прихода Гитлера? А если он придет, то вполне возможно, что сами французы помогут ему выявить и посадить в лагеря всех евреев на своей территории. Что ей сказал хозяин лавки? «Держитесь от этого подальше, пока сможете». Что он имел в виду? Лили не знала, как ответить на этот вопрос, вернее, в глубине души знала, но ответ этот был до того ужасен, что она не хотела себе честно признаваться в этом. Вокруг ходили веселые люди, откуда-то доносился звук аккордеона, наигрывающий популярную мелодию. Все было, как всегда, но Лили больше не чувствовала себя в безопасности в городе, который всегда считала своим.

По дороге домой она решила ничего не рассказывать о случившемся Пьеру.

«Кругом война, а у нас праздник!» – так можно было охарактеризовать то, что происходило в Париже с самого начала 1937 года: Париж готовился ко Всемирной выставке 3 3 Всемирная выставка 1937 года проходила с 25 мая по 25 ноября в Париже под девизом: «Искусство и техника в современной жизни». Участие во всемирной выставке приняли 47 стран. Борьба за главный приз развернулась между павильонами СССР и Германии. https://ru.wikipedia.org/wiki/Всемирная_выставка_(1937) . . Строго говоря, центр города уже несколько лет представлял собой сплошную стройку, на которой работало огромное количество архитекторов, строительных рабочих, скульпторов, художников. Многие знакомые Пьера, его однокашники по Школе декоративного искусства были тем или иным образом связаны с этой стройкой, и, хотя непосредственного участия он в ней не принимал, но был полностью в курсе происходящего. Выставка должна была открыться еще в тридцать шестом, но, естественно, сроки откладывались, работы вовремя завершить не удавалось, рабочие бастовали, и иногда складывалось ощущение, что она вообще никогда не откроется. Но к началу тридцать седьмого основные работы все-таки были завершены, леса, покрывавшие павильоны, были, наконец, сняты, и здания предстали перед зрителями в полном своем великолепии. Еще продолжались внутренние отделочные работы, но масштабность того, что получилось, уже можно было оценить – и она поражала воображение.

У Лили было смешанное чувство по отношению к этому мероприятию. Она не могла не видеть, как изменился город. Иногда эти изменения ей нравились, иногда – не очень и было жалко снесенных зданий, к которым она привыкла с детства. Тогда Пьер называл ее старым ретроградом и посмеивался над ее приверженностью традициям, говоря, что новое всегда требует разрушения старого. Лили же не понимала, зачем рушить то, что красиво, что уже столько лет служит верой и правдой. Но порой и она засматривалась на новые формы и современную отделку зданий. Это точно было искусство, жаль только, что оно строилось на «трупах» старых сооружений. Лили это воспринимала именно так, и дома ей было жалко, как будто они были живые.

Девизом выставки было что-то типа «Искусство и техника в современной жизни», и Лили спросила, почему Пьер не участвует в ней со своими платьями, ведь они точно являются искусством.

– Возможно, дорогая, что только ты так считаешь, – попытался отшутиться Пьер, но потом вполне серьезно сказал, что в будущем, он надеется, что это поймут и остальные.

Лили увидела, что затронула больную тему, ведь каждый художник считает себя творцом, и обидно, когда другие думают, что ты – только ремесленник, пусть и очень хороший. Ах, как бы ей хотелось, чтобы все, а не только небольшая группа его клиенток, видели, какой он талантливый, какие шедевры может создать из ткани и аксессуаров, совместив их только ему подвластным образом, чтобы каждая модель была неповторима.

Выставка открылась в конце мая, но на открытии они не были, побоявшись, что их там затопчут. Однако, начиная с середины июня, они практически каждый выходной проводили там, потому что на выставке было так много интересного, что ни за один, ни даже за два раза все не посмотришь. Пьера больше интересовало прикладное искусство, поэтому они подолгу застревали в павильонах, где выставлялись изделия народных мастеров. Иногда он даже делал зарисовки, которые, Лили это знала, потом станут основой будущих эскизов его работ.

– Посмотри, Лили, какая шикарная вышивка, какие прекрасные цвета, – говорил он ей в каком-нибудь колониальном павильоне, – ну почему наши женщины боятся на себя такое надеть?! Ведь, казалось бы, чем меньше солнца, тем ярче надо одеваться, иначе совсем тоска. А мне приходится работать только с черным и белым.

– Я бы такое тоже не надела, – соглашалась Лили, – все бы смотрели на меня, как на попугая. Но вышивка, действительно, дивная!

– Просто ты боишься выделиться из толпы, – поставил он ей свой диагноз.

– Похоже, что я и так выделяюсь, – скорее себе, чем ему, сказала она.

Пьер никак не отреагировал на это ее замечание: то ли не услышал, то ли отвлекся на какой-то другой рукотворный шедевр.

Много раз он пытался затащить Лили в немецкий павильон, но безуспешно – она категорически отказывалась туда заходить. Даже, проходя мимо него, она всегда отворачивала голову, чтобы не видеть свастику на огромных знаменах, развевавшихся перед зданием.