Сергей Магомет - ЛЮБОВЬ к быстрой езде. Ночное чтение

Сбежав вниз – во внезапную тишину и сумрачную пустынность двора, где на мостовой, словно испуганно прильнув к асфальту, лежал разбившийся вьюночек, он осторожно поднял сына. Перенеся тело в автомобиль и поместив рядом с собой на сиденье, он стремительно направил машину в отдаленный пригород, исключая всякую возможность преследования. Он как будто куда—то спешил. Однако и сам вряд ли понимал куда именно…

К концу дня тучи снова расступились, и по небу разлилось золотисто—алое сияние садящегося солнца. Алексей Орлов прибыл на один из маленьких испытательных аэродромов, запрятанный глубоко в лесах обширной запретной военной зоны. Специальные службы еще не успели отреагировать в отношении него, и, пользуясь тем, что ему, может быть, лучше, чем кому—либо были известны все тонкости и особенности охранно—режимной системы, а также имея здесь по долгу службы личный контакт с каждым из ответственных лиц, он смог беспрепятственно пересесть вместе с вьюночком в новейший стратегический истребитель и немедленно поднял аппарат в воздух.

Диспетчеры РЛС—слежения, наблюдавшие этот полет, сначала замерли в изумлении, а затем отчаянно пытались связаться с истребителем. И совершенно напрасно: еще взлетая, Алексей Орлов вырвал из гнезд провода к головным телефонам, не желая слышать никакой надрывно—истерической трескотни.

Волны тревожного замешательства покатились по соответствующим инстанциям, однако никаких адекватных решения на земле найдено не было. Так же как и не было предпринято каких—либо активных действий.

Только по экранам и показаниям радаров можно было узнать о происходившем в небе, – а уж выстраивать гипотезы, объясняющие это, рассуждать о возможных вариантах экстренного реагирования, – кажется, даже не помышляли, – все лишь напряженно ожидали развязки.

Алексей Орлов сразу поставил аппарат строго вертикально – прочь от земли – и, форсируя набор высоты, стремительно карабкался вверх. Беспримерной, сверкающей на солнце стрелой он пронзал заоблачное вечернее пространство, безжалостно сжигая топливо, чтобы заставить двигатель выжать предельную мощность. Он словно страстно молился посредством этого безудержного взлета, – посредством того, что противоположно процессу всякого падения, – и даже, наверное, надеялся, как на само собой разумеющееся, что где—то там наверху его сын еще может быть спасен, еще может быть оживлен.

Аппарат ревел, едва не разваливаясь в сверх—усилии, и это была безусловно самая отчаянная просьба и самое дерзкое устремление одновременно. Он как будто надеялся вырваться из объятий пагубного, мертвящего притяжения земли. Аппарат ревел, но не было сил преодолеть некий последний барьер.

И вот когда сгорели последние литры топлива, когда звучно зарезонировали опустошенные баки, когда что—то надорвалось и пресеклось, – именно в эти странные беспомощные мгновения потери скорости, а затем и в единственный продленный миг равновесия, в том положении, когда самолет был искусно вписан в одну из фантастических фигур высшего пилотажа, – в так называемый «колокол», и, зависнув, начал тихо—тихо раскачиваться, – сам блестящий элитный офицер Алексей Орлов вдруг уподобился какому—то необыкновеннейшему из всех колоколов, который зазвонил внятно и мерно, – не то взывая, не то удивленно вопрошая, не то просто возвещая об ужасе начавшегося низвержения.

На небесах. Он проснулся. Синяя голубая комната в четыре окна. И практически пустая. В трех окнах синее голубое небо. В четвертом, распахнутом, – как ярко-начищенная пластина, золотое солнце.

По странной прихоти Ваня предпочитал спать на полу. На тонкой тростниковой циновке. Голышом. Прикрывшись жаркой овечьей шкурой. Под головой маленькая подушка, набитая редкими морскими водорослями и натуральным хлопком. Ни музыки, ни видео. Чтоб тишина и ветерок. Заснуть среди ночных звезд и проснуться – в сиянии нового дня.

Он, чудо-успешный двадцативосьмилетний продюсер, мог позволить себе многое, но обзаводился лишь самым необходимым. И этот пентхаус прикупил, в общем, по случаю. Когда под лужковскую палас-высотку едва отрыли скверную мокрую яму, а кредиты всучивали чуть не насильно.

На головокружительной высоте устроил офис и апартаменты. Оказалось хорошо. Далеко внизу разбегалась Москва. В подвале имелся бокс в гараже. Надежный бункер на случай катаклизмов. Падать в скоростном лифте ровно тридцать три секунды.

Ваня лежал на спине, заложив руки за голову, и, щуря слегка косящие, зернисто-травянистые глаза, смотрел на свою высокую молодую помощницу. Отличная секретарша, исключительно преданная девушка. Белый верх, черный низ. Едва ли не школьница. Он называл ее не «помощницей», а нарочито в мужском роде – «помощником». Но чаще Машкой. Она боготворила его. Ловила любой намек, чтобы выглядеть обольстительно, абсолютно в его вкусе. Они не спали вместе.

– Кто? – спросил Ваня, потягиваясь голым под своей овечьей шкурой.

– Двое.

– Двое… – повторил он с отрывистым едким смешком. – Двое с носилками, один с топором?

Задумчиво заскользил взглядом вверх, следуя абрису нежного просвета между девичьими ногами.

– Нет. Просто двое, – серьезно сказала девушка, устремив на него прозрачный, как ледниковый ручей, взгляд. – Клиенты.

– А можем мы их послать?

Как и полагалось, помощница уже успела предварительно пробить по базам данных номера их машин и прочее. Никакой информации. Обычно ей удавалось наскрести хоть что-нибудь. Значит, особ крутые.

Но она знала, что у него сотни собственных, абсолютно непостижимых для нее методов сканирования клиентов. Через пять минут общения Ваня видел человека насквозь.

– Формально срок подачи заявок истекает в полдень, – сообщила девушка то, что ему и самому было прекрасно известно.

– Щас… – Ваня взял гаджет и, набрав несколько номеров, проверил специальные счета предоплат.

Клиенты, даже самые высокопоставленные, были заранее уведомлены, что серьезные переговоры об участии в Мероприятии возможны лишь после внесения солидного залога. Не говоря уж чтобы гарантировано зарезервировать место участника.

– Ты смотри, – присвистнул Ваня, – уж и бабки перечислили! Ничего не поделаешь.. Ладно, Машка, – энергично распорядился он, – зови их завтракать.

И, вскочив на ноги, принялся аккуратно сворачивать тростниковую циновку.

Крупные рыжие пятна золотились на его мозглявом, нескладном, как у кенгуру, теле. Взяв постель в охапку, педантично запихнул в низкий, вроде броненосца, комодик.

Девушка развернулась и стала спускаться по маленькой винтовой лесенке вниз. Ваня босиком зашлепал за ней.