Агния Аксаковская - Ли Лу Би. Вторая книга об Александре, Лусинде и Беатрикс

– Как ты думаешь, Капитана Жанно можно посадить на передник?

Александра нежно щипнула её за щёку, недавно поцелованную одиозным лицом, и, качнув большой белокурой головой, попеняла:

– Трикси, боюсь, ты масюськи злоупотребляешь моей широко известной добротой. Хотя я и сказала, что не настаиваю на продолжении заслуженного наказания для твоего приятеля, тем не менее, это не значит, что ты имеешь право каждые семь-девять секунд упоминать его имя в беседе со мной. Это неделикатно.

Беатрикс вздохнула, как юный сирокко:

– Эх, Лис. Не принимаешь ты людей всерьёз. Так, человечки какие-то. Взять хоть Рене. Да, ты вроде бы уважаешь его за труд и знания. Восхищаешься его талантом. Но при этом смотришь на него ласковыми глазами, как коннозаводчик. Сама ведь проговорилась. На его ноги, руки, губы – и улыбаешься, и твоё лицо прекрасно… Что?

– И ещё на…

– Прекрати!

Внезапно Бэт, чуть не плача, воскликнула:

– О Небо! Мы так молоды! Как мы все молоды! Мы слишком молоды!

Александра, что называется, на неё вылупилась.

– Чой-то вдруг? – Осведомилась прекрасная. – Я, например, вовсе не чувствую себя молодой. Сдаётся, мне лет семьсот-девятьсот.

В отчаянии Бэт возразила:

– Нет, Лис. Поверь мне. Тебе не семьсот лет. Тебе только двадцать один год. И мне. И Лусинде. Рене всего лишь двадцать четыре, Жанно не исполнилось даже двадцати семи, а Венсану едва минуло двадцать девять! Нет, ты только вдумайся! Мы просто дети!

Лис фыркнула.

– Предупреждаю, учить с вами уроки я не согласна.

Бэт не слушала. Всплакивая, она причитала:

– Боже, до чего мы все беззащитны! Нас кружит какой-то вихрь! К чему всё это? Почему происходит то, что происходит? Зачем у меня во чреве зреет дитя и для чего я выдумываю сценки? Что толкает Жанно на Войну, Венсана – Неизвестно Куда, а моего мужа – в самое сердце Арктики? С какой целью Лусинда залезает в жестяную коробку и мотается в ней туда-сюда?

Александра сочувственно отозвалась:

– А вы берите пример с меня. Я-то ведь ничего не делаю. Вернее, я ногти грызу, но это почему-то не считается.

Беатрикс всхлипнула:

– Как это ты ничего не делаешь? А уроки с Жоэлем? Зачем? Зачем ты делаешь уроки с Жоэлем? Этот мир состоит из крошечных шариков, а внутри ещё и ещё, и конца этому нет. Да к тому же, как говорит Рене, шарики то и дело превращаются друг в дружку, а вдобавок сказал Рене, оказалось, что это не шарики, а дырочки! Нет, ты представляешь?

Бэт провертела, для вящей убедительности, в воздухе несколько штук и зарыдала.

– А не-не-некоторые считают, что это даже не ды-ды-дырочки, а за-за- зайчики. Солнечные. …Нет, ты – представляешь?

Александра суховато сказала:

– Я что-то такое и подозревала.

Беатрикс заломила ручки.

– Но это значит, что мы состоим из НИЧЕГО! Мы – совершенно пустые людишки! Прозрачные как стаканчики!

Александра погладила её по макушке.

– Пьянчужка.

Беатрикс отшвырнула руку.

– Меня – нету! Я – Невидимка! И ты!

Схватила Лисси за румяные щёки (нецелованные).

– Ты – тоже.

Александра, отпихнув подругу, тщательно рассмотрела самоё себя, перегнулась через плечо…

Бэт не обратила внимания на паясничество, яростно выкрикнула:

– Мы все – невидимы! И жизнь наша – такая коротенькая! Каких-нибудь сто двадцать лет, ну что это?

Лис вытаращила глаза и нахмурила соболиные брови.

– Скока-скока? Да у меня так ногтей даже на ногах не останется!

Беатрикс рыдала крещендо.

– Я хочу жить долго и счастливо! Я хочу всё узнать! Я должна успеть разобраться с дырочками – зачем они, и кто их сделал, и где он сейчас! При этом я хочу много сценок и деточек!

– А по мне, – тихо сказала Александра, – что Вселенная, что порция винегрета. Однако, если б я была ты… Вернее, если б ты была я – я выбрала бы сценки. От них хотя бы не так распухаешь. А впрочем… Не знаю.

Бэт сказала опустошённо:

– Лисси, обещай, что будешь жить долго и счастливо!

– Во всяком случае, в Арктику я не поеду, это точно.

– Лисси! – Исступлённо завела снова крикунья. – Лисси! Я так боюсь умереть! Что, если я умру? Что будет с моим ребёночком и Рене? С тобой? А если я не успею записать Сто Двадцать Сценок, как запланировала? И я уже ничего не смогу узнать про дырочки, раз я стану ангелом. У них ведь совсем другие интересы.

Когда я утром просыпаюсь в темноте, мне уже не страшно, потому что рядышком Рене, я надеваю его халат, вытаскиваю наощупь из-под подушки тетрадочку с отрывающимися листочками, а из сюртука Рене – ручку, которую ты подарила ему, Лисси – Самую Шикарную Ручку На Свете, – тихонечко иду на кухню, ем хлебушек с вареньем и сыр отдельно, порезанный кубиками, и записываю сценку, положив её между коробкой с чаем и банкой кофе, на которую ты наклеила махонькую фотку Давида Микеланджело – а за окнами синеет и синеет, и уже видны чёрные-пречёрные кипарисы, как будто там куча кошек, и все куда-то идут, задрав хвосты!

– Ага, вот откуда у тебя склонность к фаллической символике, дорогуша.

Беатрикс не услышала, так как продолжала, слегка, но отчётливо завывая:

– И тут я слышу, как Рене шлёп-шлёп по коридору, и откусываю самый большой кусок, какой только умещается, и записываю что-нибудь смешное, и начинаю смеяться, и варенье брызгается, горит звезда, Рене заходит, щурясь, и говорит хриплым от сна голосом – Ага! Вот он, мой халат! Сдать на склад немедленно! И тут…

– И тут я иду в некоторое место, которое у вас слишком близко от кухни.

Александра вопросила у зонтиков:

– Как у них там жить? Когда ни притащишься в Египетской Тьме, из кухни уже свет, и они там воркуют и трутся друг об дружку. А горшка порядочного в доме нету.

Бэти, смеясь и плача, проворковала:

– А если я умру в родах – то всего этого больше не будет!

Александра воззрилась на неё.

– Да не умрёшь ты, Трикси, успокойся. – Оборвала она. – Вы-таки догулькаетесь до Ста Двадцати Лет, и вас превратят в Ангелов прямо между банкой с Давидом и коробкой кофе. Если к тому времени Рене по простоте душевной не испепелит весь мир. Это было бы ещё лучше.

Беатрикс жмётся к ней.

– О спасибо, спасибо, Лис.

Та задумчиво продолжала:

– А, может, и умрёшь. Я откуда знаю. Я читала, есть всякие опасные вещи – неправильное положение и всё такое. Ножки иногда сначала идут, ну ты понимаешь? Есть и другие интересные штучки. Могу нарисовать, если хош. Или лучше пусть Жоэль нарисует. Чё ты смотришь? Да не переживай ты. Если ты умрёшь, обещаю переклеить Давида, хотя бы частично, на твою могилку, а Рене объясню, что это твой первый издатель. Мы вокруг холмика очиток посадим. Пойдёт?

Беатрикс дубасит её.

– Ах ты паршивка!

Рассмеялась сквозь слёзы. Александра – нет, не смеётся.