Тина Леонард - Двое

Картер взглянул на роскошную женщину, которая лежала рядом с ним. Такого белоснежного и гладкого тела он не видел никогда. Она была словно статуэтка из алебастра. Ни одного изъяна.

Да, Закери нужна именно белокожая, белокурая Лу-Энн с ее голубой кровью и богатством. Она олицетворяет то, чего ему самому так не хватает: благородное происхождение и положение в обществе. Всю жизнь этот мексиканец страдает от того, что был рожден в низах. Женитьба на Лу-Энн частично избавит его от комплексов. Картер просчитал все верно. Он тоже не будет внакладе.

— Ну-ка иди сюда, красотка! — сказал он. — Ах, Лу-Энн! В твоих объятиях я готов провести полжизни. Давай-ка опять займемся любовью.

Анни сидела у кровати отца и наблюдала за монитором, хотя абсолютно ничего не понимала из того, что возникало на экране. Ей разрешили недолго побыть с ним в палате интенсивной терапии, и она чувствовала, что время на исходе. Она судорожно сжимала отцовскую руку, желая, чтобы он пришел в себя и увидел ее.

К сожалению, приступ оказался таким сильным, что обычными средствами, доступными этой больнице, обойтись было нельзя, и поэтому ожидали прибытия специальной бригады. С минуты на минуту они могли появиться, и тогда отца увезут в операционную. Чувства ее смешались: с одной стороны, она понимала, что операция жизненно необходима, а с другой — ее мучили сомнения, перенесет ли отец операцию. Хотя в ее глазах отец был все еще крепким и сильным мужчиной, способным работать от зари до зари, она не могла избавиться от волнения за его здоровье. Ведь не случайно он наблюдался в больнице из-за слабого сердца. Возраст есть возраст, и она это понимала слишком хорошо. Анни даже укоряла себя за то, что все это время не придавала должного значения небольшим недомоганиям отца. Но он сам не позволял ей относиться к себе как к больному.

Анни прижалась щекой к его жилистой, ослабевшей руке, стараясь изо всех сил не расплакаться.

— Анни… — услышала она вдруг.

Она подняла глаза — отец очнулся и смотрел на нее.

— Папа! — прошептала она, и тут же слезы покатились по щекам.

— Не плачь, дочка.

— Нет, нет. Не буду, не волнуйся.

Она поспешно вытерла лицо краем платья. Нельзя вести себя словно маленькая девочка, отец должен видеть ее сильной и уверенной. Он и воспитал ее такой.

Трэвис тяжело вздохнул и покачал головой.

— Черт побери, — сказал он, — ты приготовила лучшее в моей жизни файитас, и я его не доел.

— Я тебе еще сготовлю, когда ты поправишься и вернешься домой, — пообещала Анни, надеясь в глубине души, что так оно и будет.

— Да, но это было великолепное мясо, прямо специально созданное для этого блюда. Помнишь, я все уговаривал Коуди, чтобы он прирезал эту корову — пора, мол. А он не слушал меня и все продолжал пасти ее на лучших лугах и обращался с ней как индус со священной коровой. Наконец он прирезал ее и притащил мне это мясо, чтобы доказать, что я ничего не смыслю в скотоводстве. И оно действительно оказалось великолепным! Так нет — на тебе: вместо того чтобы есть его, я валяюсь тут и вспоминаю его вкус.

Анни слушала отца, зная, что он пытается развеселить ее и говорит все, что угодно, лишь бы не касаться темы своего здоровья. Она постаралась улыбнуться, но у нее это получилось довольно плохо.

— Отдыхай, папа. И не думай об этом. У меня в морозилке еще здоровенный кусок говядины. Как только ты вернешься домой, я тебе сделаю еще лучшее файитас.

Трэвис кивнул и закрыл глаза. Воцарилось молчание, и Анни подумала, что он заснул. Она тихонько отпустила его руку и стала искать в кармане носовой платок. Тут отец снова открыл глаза и внимательно посмотрел на нее.

— Я беспокоюсь за тебя, Анни, — глухим голосом сказал он.

— Господи, папа, тебе не следует волноваться. Ты сам всегда говорил, что я очень стойкая и сильная духом. Все будет хорошо, я вполне справлюсь на ферме сама.

Взгляд его стал пронзительным.

— Я же не о том. Не подпускай к себе этого пижона, Анни, — предупредил он. — Я знаю, что тебе одиноко, и знаю, что у тебя никого не было с тех пор, как умер Карлос.

Отец замолчал и вздохнул хрипло и тяжело, морщась от боли. Анни хотела было заставить его прекратить разговор, но он упрямо потряс головой и продолжал:

— Ты столько времени жила одна, Анни, у тебя были только мы с Мэри и работа на ферме. Одному Богу и мне известно, как ты вкалывала, не щадя себя. Я бы желал тебе лучшей доли и более счастливой жизни. Вам с Мэри красоваться бы в модных платьях и во всяких дорогих побрякушках, а не думать о том, где взять деньги. Но Зак Райес не тот мужчина, который нужен тебе, дочка. В нем есть что-то неприятное, он — холодный и расчетливый человек. Боюсь, он захочет заиметь больше, чем кусок нашей земли…

— Папа, перестань распалять себя этими разговорами, — прервала его Анни, увидев с испугом, как тот изменился в лице. — Ты же знаешь, что я не продам ничего.

— Я заметил, как ты на него смотрела, Анни. Знаю, кого ты видела в нем, но он — не Карлос, детка, несмотря на смуглую кожу и черные волосы. Он красив, и, несомненно, бабы виснут на нем. Уверен, что ты окажешься у него не первой, но и далеко не последней.

Вошла медсестра и посмотрела на показания монитора.

— Вам следует отдохнуть сейчас, мистер Кэйд, — сказала она строгим голосом. — Через час вы должны быть готовы.

— О Господи! — выдохнула Анни.

Она почувствовала облегчение от того, что отца ждет квалифицированная помощь, а значит, есть надежда на лучшее. Но в то же время она испугалась: вдруг ничего не получится. Кроме того, ей совсем не хотелось слушать то, что говорил отец о Заке и о ней. Анни быстро встала со стула.

— Не волнуйся, папа, — пробормотала она и, наклонившись, поцеловала его в щеку. — Все будет хорошо. Я еще зайду к тебе попозже.

Он был так слаб и бледен, что сердце ее сжалось и глаза снова наполнились слезами. Анни поспешила выйти из палаты, едва сдерживая рыдания. Надо скорее найти туалет или просто укромный уголок, где она может посидеть и поплакать вволю, она так крепилась в палате отца…

Неожиданно чьи-то сильные руки заключили ее в объятия, и Анни догадалась, кто это. Не в силах больше сдерживаться, она повернулась и прижалась лицом к груди Зака. Ей как никогда нужна была сейчас поддержка, утешение…

Обняв Анни, Зак пошел с ней по коридору. Она покорно дала себя увести в уединенный холл, где они сели на небольшой диванчик. Анни беспомощно уткнулась в плечо Зака и наконец расплакалась. Вокруг не было ни души, и она дала волю слезам, а Зак только крепко прижимал ее к себе одной рукой, а другой гладил по голове.

Он ничего не говорил ей, и Анни испытывала к нему за это благодарность. Зак понимал, что ей необходимо выплакаться. Его молчаливое присутствие и дружеская поддержка значили больше, чем любые слова. Да и какими словами он смог бы утешить ее? Понемногу Анни стала приходить в себя. Когда она почти совсем успокоилась, Зак предложил: