Ульяна Соболева - Черные Вороны. Паутина

Руслан подошел к мужчине и протянул руку, тот пожал довольно крепко и усмехнулся.

— Похож на отца. Взгляд такой же прямой и безумный. Ты не смотри, что я тут катаюсь. Это я к вечеру расклеиваюсь. Днем на своих двоих. Не хочу, чтоб меня таким видели, а ты немного не в рабочий час пожаловал, так что особо не болтай о том, что Ворона по дому на троне возят. Афган, сообрази нам по рюмочке.

— Сава!

— Да ладно тебе не нуди. Неси. Кто знает сколько мне еще. На сухую подыхать не хочется. Я еще с костлявой пофлиртовать хочу. Давай. Неси.

Руслан снова невольно усмехнулся. Ворон ему отца напомнил сильно, даже словечки похожие и характер. Тот, кого Савелий назвал Афганом пристально на Руслана посмотрел:

— Ствол мне отдай.

— Угомонись, Афган. Это свой.

— Свои чаще всего промеж глаз и стреляют.

Руслан достал пистолет из-за пояса и протянул Афгану.

Тот еще несколько секунд раздумывал, а потом вышел из библиотеки. Ворон сам себя к столу подкатил и Руслану кивнул на кресло.

— Рассказывай, Бешеный, зачем тебе Ворон понадобился. Да еще когда детское время и стариковское — по горшкам да в люльку.

Руслан рассказывал без отступлений с самого начала, не сбиваясь даже когда Афган коньяк принес. Ворон ни разу не перебил и не задал ни одного вопроса только с другом переглядывался иногда и снова на Руслана взгляд переводил. Глаза у него пронзительные темно-синие и очень холодные. Пронизывает насквозь, как ультрафиолетом, под кожу влазит. Страшный взгляд — парализует собеседника. Словно Руслан говорит, а тот еще и в мозгах у него ковыряется, читая между слов.

— Ты кури, малец, а то трясет всего. Давай, не стесняйся.

Руслан закурил и сам понял, что его опять потряхивает, как только заговорил о детях даже голос сорвался и переносицу двумя пальцами сжал. Повисла пауза и Ворон по-прежнему молчал, а Руслану вдруг стало адски страшно, если он откажет.

Осознание того, что Ворон последняя надежда взорвало пульс. На затылке и висках выступили капли пота. Когда сам словами все озвучил понял насколько все зыбко и рискованно. Никто так не захочет подставляться ради Бешеного. Может ради Царя и подсуетились бы, но не ради его сына, которого толком и не знает никто. Останется только один выход. Самый крайний и Руслан пока не хотел о нем даже думать.

Ворон откатил кресло к окну, сделав предостерегающий жест Афгану. Он распахнул шторы и долго смотрел в сумрак или на собственное отражение в стекле. Потом вдруг заговорил:

— Когда-то очень давно в нашей бригаде появился пацан. Так не особо я доверял ему он откудова-то взялся среди нас. Помню пробили его по своим: чем дышит, под кем ходит — вроде чистый. Я тогда и имя его толком не знал. Только не нравился он мне. Нутром чуял, что-то не так с ним. А он везде с нами таскается. Молодой, зеленый. Гиблое время было, группировок куча, каждый одеяло на себя тянет. Я из себя мало что представлял тогда, а как и все хотел представлять. Власти хотел, под себя остальных подмять, чтоб поверили в меня. Для этого надо что-то крупное провернуть. Мы на дело пошли по наводке. В то время все не так, как сейчас, было. Вообщем подстава то оказалась, сдал нас кто-то ментам из своих. Перестреляли нас, как куропаток тупых. Меня тогда хорошо зацепило, думал сдохну там. Видел, как мои в рассыпную бегут. Очнулся я в какой-то подсобке в овощном магазине, весь перевязанный, а напротив тот пацан сидит руку себе сам штопает. Я тогда спросил, как звать сказал — Царь. Ржал я долго, и он вместе со мной. Он оказался единственным, кто тогда не только о своей шкуре подумал и вытянул меня с западни. С тех пор я всегда говорил, что жизнь ему задолжал, а он говорил, что когда-нибудь сочтемся. Не сочлись. Я вот живой, а его какая-то падаль пристрелила.

Ворон резко развернул кресло.

— Вот теперь сочтемся. Я клятвы на ветер не бросаю. Вытащим твоих мелких. Я сыновьям позвоню и обмозгуем. Времени сколько у нас?

— Не знаю. Леший тварь та еще.

— Тварь не тварь, а отпрысков своих любит, как и шкуру свою. Значит ночь у нас эта точно имеется.

— Значит имеется.

Внезапно загудел сотовый Руслана и тот резко выхватил его из кармана — долго смотрел на дисплей. Потом решительно ответил.

— Руслааан, — голос Оксаны мгновенно выбил почву из-под ног и Бешеный стиснул челюсти до боли. «Не сейчас, родная, не сейчас». Но она не говорила ничего только всхлипывала, словно голос потеряла.

Вначале думал, что из-за него, из-за них, а потом понял, что не в себе она. Руслан несколько секунд слушал ее голос и сильнее сжимал кулаки, пока не начал разбирать, что она говорит., - мертвая…Надя…дети…Руслааан. Здесь столько крови.

Он сжал сотовый в кулак и медленно повернулся к Ворону, потом бросился из библиотеки.

— Давай за ним, Афган. Я пока Андрея наберу. Давай. Помоги. А то наворотит там и отзвони мне.

Какими бы ни были мои эмоции по отношению к Максу, какие бы противоречия ни разрывали меня изнутри, как бы я ни был на него зол, но я признавал его право на эту месть. В каком-то роде священное. Собственноручно расквитаться с тем, кто причинил вред твоим близким. Не мог ему в этом отказать. Не мог, потому что мы уже это проходили, только тогда на его месте был я. Я помню его поддержку, молчаливую и ненавязчивую, когда любое слово лишнее — только готовность разделить горе и отомстить врагу.

«— Найдем мразей, брат. Найдем и шкуру снимем живьем. Отомстим за нее. Я клянусь тебе отомстим. Никто не выживет

— Ты отомстил, брат… Удел итальянской шлюхи — кормить червей

— Пусть горит в аду… И клянусь, это только начало…».

Когда я зашла в палату, девчонка тут же перестала плакать, она вжалась в стену и притихла. Прикрыв за собой дверь, я не стала к ней подходить, а села на стул у стены. Странно. В отдельную палату поместили, и это при том, что некоторым места и в коридоре не хватает. Несколько минут я молчала, ожидая, когда она посмотрит на меня, но девочка не оборачивалась. На вид ей было не больше четырнадцати-пятнадцати. Худенькая, хрупкая, и волосы темные по спине вьются.

— Страшно? — тихо спросила я и сердце сжалось. На меня саму похожа. Словно вижу себя со стороны.

Она не ответила, только одеяло натянула на голову.

— Знаешь, страхи — это нормально. Все люди боятся. У каждого есть свои чудовища. И они растут вместе с нами. Говорят, что взрослые не испытывают ужаса перед демонами из темноты, но это ложь. Ведь чем старше становишься, тем взрослее и страшнее сами демоны, тем они более реалистичны.

Она не отвечала, но слушала меня. Я видела, как постепенно выравнивается ее дыхание.

— Но я точно знаю, когда рассказываешь о своих страхах, они перестают быть настолько ужасными. Потому что ты ими делишься с кем-то другим, и он забирает половину себе. Ты можешь поделиться со мной.