Лиз Лоусон - Счастливчики

Моя челюсть сжимается. Я знал; конечно, я знал, но впервые мама говорит это вслух. Мне не нравится, что поднимается у меня внутри в ответ: смесь вины и гнева, беспокойства и страха. Я щурюсь, смотрю на свои руки на коленях и сильно моргаю.

– Эй. – Мама на мгновение берет меня за руку, и я удивленно поднимаю голову. Ее глаза полны тревоги. – Об этом трудно говорить, не так ли? – Пожимаю плечами. Она качает головой. – Мы должны были больше общаться все эти годы. Я должна была. Попытаться все сбалансировать – карьеру и заработок, и вас, ребята, и вашего папу… – Ее глаза затуманиваются. Это самое близкое к плачу, что я когда-либо у нее видел. – Прости, если я не очень хорошо справилась. Если он не смог. Но ты должен понимать, депрессия – это зверь. Она все еще там, внутри, и теперь, когда твой отец наконец получает помощь и принимает правильные лекарства… Ты ведь наверняка заметил, что он старается больше участвовать в жизни семьи?

Я неохотно киваю, вспомнив, сколько раз папа стучал в мою дверь за последний месяц и совал голову в мою комнату. Сколько раз я отсылал его прочь.

Мама откидывается на спинку стула и замолкает, и в тишине я понимаю, что это наша с ней самая долгая беседа об отце.

– Мэй терроризировала наш дом все это время, – слова выскакивают, прежде чем я успеваю их остановить.

Она поднимает брови.

– Мэй? Твоя подруга, что приходила на ужин?

Я киваю.

Мама прочищает горло.

– А. Она тебе это сказала?

– Да, – мой голос звучит грубо и хрипло. – На том мемориальном собрании. Произнесла речь, а потом, когда я попытался ей помочь, похоже, решила расставить все точки над i или что-то в таком роде. Не знаю. Я с ней не разговаривал – я не собираюсь говорить с ней, – буквально рычу последнее слово; получается злее, чем я хотел.

Мама устало проводит рукой по волосам.

– Слушай, Зак. Не буду говорить, что ты не должен сердиться. Она воспользовалась твоим доверием. Но имей в виду, эта девушка… она прошла через ад. Надеюсь, ты это помнишь. Надеюсь, ты это понимаешь. Я видела ролик, и похоже, Мэй во всем винит себя, хотя у нее нет для этого никаких оснований. Груз скорби может делать с человеком странные вещи.

– Все равно, – пожимаю плечами я.

Мама поднимает бровь.

– Все равно? – Она снова наклоняется ко мне. – Слушай, это я взяла дело. Она не пыталась причинить боль тебе – она пыталась причинить боль мне. Я не говорю, что Мэй вела себя правильно, но также не утверждаю, будто она не заслуживает прощения. По крайней мере, я готова ее простить. Тем не менее, надеюсь, ты будешь с ней осторожен. Ей еще предстоит долгий путь исцеления.

– Я с ней не разговариваю, – скрещиваю руки на груди.

– Возможно, тебе не нужен мой совет, но я думаю, стоит попробовать. Готова поспорить, ей сейчас очень пригодился бы друг. Как и тебе, – прибавляет мама после паузы.

Я пожимаю плечами.

Мы оба молчим. Я лежу на подушках, смотрю в потолок, на созвездия над моей кроватью. Папа наклеил их много лет назад. По ночам, когда я засыпал, они дарили мне утешение – мягкий свет, знакомые узоры.

Мама нарушает тишину.

– Мне жаль, что я не была лучшей матерью.

– Мама… – Как обычно, мой первый инстинкт – защищать.

Она поднимает руку, чтобы остановить меня.

– Тебе не нужно ничего говорить. Я знаю, что не была идеальной мамой. Надеюсь, ты сможешь меня понять, когда станешь старше, – иногда проблемы тянут тебя в разные стороны. Тем более если ты женщина и мать… найти баланс нелегко. – Она качает головой. – Я постараюсь быть лучше, вести себя лучше, чаще присутствовать в вашей с Гвен жизни. Что касается твоего отца… может, дашь ему послабление? Посмотрите вместе какую-нибудь игру. У него выдались тяжелые несколько лет. И он отчаянно хочет быть твоим другом.

Я сдерживаю свой первоначальный ответ, желание съязвить обо всем, что она только что сказала, и вместо этого киваю. Не знаю, действительно ли между нами что-то изменилось, но это самый длинный наш разговор за последние годы, и вопреки упрямству я должен признать, что мама старается.

Когда Конор заезжает за мной через час, я готов пойти на концерт.

Так странно. С той ночи мы с мамой разговариваем. На самом деле так, как никогда раньше.

На следующее утро после того, как мы проснулись в постели Джордана, между нами что-то изменилось, и она словно увидела меня впервые за многие годы. Сказала, что провела большую часть прошлого года в своем офисе, пытаясь спрятаться от мира, потому что чувствовала себя такой виноватой. Мама видела, как все ожидания, которые они с отцом возлагали на Джордана, начали вбивать клин между ним и мной, и чувствовала ответственность за то, что мы так рассорились. Она жалела, что бесконечно подпихивала Джордана, думая только о его будущем и потенциале, но забывала, кто он как личность. Думаю, отец не пришел к такому же выводу, потому что, очевидно, он съезжает. Официально. Не могу сказать, что удивилась.

А потом мама сказала мне, что пришло время попытаться жить дальше, как раньше уже сказала Люси. Я пообещала ей подумать, если только она тоже задумается.

Мы ужинаем вместе, чего не случалось целую вечность, когда Люси пишет: «Приходи на мой концерт сегодня вечером».

Мама смотрит на гудящий телефон и поднимает брови.

– Прости. – Хочу его выключить, но она качает головой.

– Все нормально. – Мама улыбается. – Кто это был?

– Люси. Кто же еще? Похоже, у ее группы сегодня вечером выступление.

– Ты идешь?

Таращу глаза и мотаю головой так сильно, что удивительно, как та не слетает с шеи.

– Нет!

– Почему?

– Мам. Ты знаешь почему. – Видео с моей речью лежит в интернете и все набирает просмотры, хотя цифры, слава богу, начали замедляться. На днях мама, наконец, его посмотрела. Сказала, ей плевать, кто и что говорит, я не виновата.

Тем не менее Роуз-Брэйди заявила, что совет не примет окончательного решения о моем статусе в школе, пока все не станет намного, намного спокойнее. Она, видимо, борется за меня опять, и это больше, чем я заслуживаю.

Я никак не могу выйти на публику прямо сейчас.

«Нет», – отвечаю я Люси.

Тут же приходит ответ.

Да.

Нет.

Мэй, вытаскивай зад из кровати.

Люси, оставь меня в покое.

Никогда.

Поднимаю глаза и вижу, что мама улыбается. Потому что я улыбаюсь. Я неделю не улыбалась.

– Иди. – Она берет меня за руку. – Все будет хорошо.

– Что?

– Все – все мы. С нами все будет в порядке. Обещаю.

Приходит новое сообщение от Люси: «Там будет Зак».

Сглатываю, смотрю на маму.

– Там будет Зак.

– Иди, – улыбается она.

Опускаю голову к телефону, секунду мешкаю, но отвечаю: «Ладно. Пойду».

Мгновенно: «УРА!!! Заберу тебя в восемь».