Ульяна Соболева - Краденое счастье

С тоской и отчаяньем громко застонала. Это не сон. Не сооон! Схватилась за живот, ощупала свой пах.

В палату вошла медсестра и я тут же бросилась к ней.

— Мой ребенок, он цел? Он жив?

— Лягте на место! — прикрикнула та и быстро выскочила в коридор, — Эй, Вась, а ну сюда бегом!

Вбежал санитар, он тут же скрутил меня, уложил на постель и привязал мои руки к боковым ограждениям кровати.

— Просто скажите мне про моего ребенка! Слышите? Скажитеее мне про ребенка! Твари! Отпустите меня! Вы изверги!

Я кричала и рвалась на постели, колотила ногами и руками. Медсестра куда-то убежала и вернулась со шприцом. Санитар удержал ее за руку.

— А можно ей? Она ж того…беременная.

— Можно. Борис Нестерович сказал колоть если буйствовать будет. От ее психов ребенку больше вреда. Выкинет еще. А нам отвечай.

Но я уже успокоилась. Они могли больше ничего мне не колоть. Я услышала самое главное — малыш цел, и он во мне. Этого было достаточно, чтоб я перестала метаться на постели.

— Не надо. Не колите. Я не буду буйствовать. Не колите! Не надо вредить ребенку!

Медсестра с недоверием посмотрела на меня.

— Нечего мне орать здесь. Сейчас ночь глубокая. Ясно? Еще один писк и вколю тебе лошадиную дозу успокоительного. Родишь потом дауна сама виновата будешь. Мое дело маленькое. Чтоб ты не орала и плод живым оставался. Больше меня ничего не волнует.

Никого и нигде больше ничего не волнует. Только деньги и собственная шкура. Я притихла и больше не кричала. Осмотрела палату, окна, стены и дверь. Я больше не в темнице. Отсюда есть шанс сбежать. Надо успокоиться и понять, как это сделать. Я должна думать ради себя и ради ребенка.

До утра я пролежала в своей кровати. Я мысленно считала. Я успокаивала себя равномерным дыханием. После обхода меня повезли на УЗИ и я снова увидела своего малыша. Теперь он был намного больше и крутился в животе, размахивал ручками и ножками. На этот раз со мной никто не разговаривал. Врач говорил вслух параметры, а медсестра записывала. А я жадно рассматривала силуэт на экране, видела пульсацию сердечка, движения рук и ног, личика.

— Пол мужской запишите. Меня просили убедиться.

Значит ты мальчик. Маленький, сладкий, мальчишка. Мой мальчишка. Прости….я никогда не думала, что полюблю тебя с первого удара твоего крошечного сердечка…Я думала…думала, что ты не принадлежишь мне, что ты чужой и думала смогу отдать тебя….Но это не так. Я ощущаю тебя настолько своим, настолько родным и любимым. И никому тебя не отдам. Ты мой. Моя кровиночка, моя крошечка. Я буду за тебя бороться!

— Николай Алексеевич, к вам пришли насчет этой, — кивнула в мою сторону. Боже. Люди, до чего вас могут довести деньги. Вам заплатили, и я уже не человек. Я уже «эта». Никто. Без права голоса и права на свободу.

— Да, я уже иду. Присмотри за ней. Санитар заберет после обеда.

На меня не посмотрел и даже не вытер мне живот от геля. Я так и лежала с задранной робой и голым низом, покрываясь мурашками от прохлады. Медсестра на меня тоже не смотрела. Ее сотовый зазвонил, и она отошла к окну, открыла форточку, и я поежилась от холода.

— Да сижу тут. Какой перерыв. Меня оставили с какой-то полоумной беременной, которая лицо себе порезала. Там такие рубцы. Ее теперь только пластика дорогая спасет. Та больная на голову. Из-за хрена какого-то. Бросил ее. Говорят, и от ребенка отказаться собралась. Уже продала его сучке одной богатенькой. Лежит тут пока санитар не заберет. Что? Привез? Мне? Та ладно. Шутишь? С Парижа? Охренеть.

Значит вот что эта тварь наплела обо мне. Сама лицо себе порезала…сука! Я тоже отвернулась, чуть приподнимаясь и пытаясь так двинуться, чтоб роба сползла вниз и вдруг мой взгляд остановился на столике.

На стальном подносе лежит шприц с желтоватой жидкостью.

— Если будет брыкаться или орать вколешь ей снотворное и ее вырубит.

— А пока вырубит она мне глаза повыцарапывает?

— Вырубит быстро. Не переживай. И проспит часик точно.

Снова посмотрела на шприц и перевела взгляд на медсестру. Дернула руками, на одной оказалась ослаблена веревка. Я осторожно покрутила запястьем, освобождая руку. Затем вытащила вторую. Медсестра увлеченно говорила по сотовому и что-то рисовала на клочке бумаги. Стараясь не шуметь, я села на постели, спустила ноги. Сначала одну, потом другую. Протянула руку к шприцу, взяла. Встала во весь рост и сделала шаг к женщине. Едва она обернулась я вонзила иглу ей куда-то в шею и быстро надавила на шприц. Она упала к моим ногам, барахтаясь, глядя на меня поплывшим взглядом, пока веки не опустились.

Не знаю откуда во мне взялось столько сил, но я стащила с нее вещи, переодела ее в свою робу и даже затянула на кушетку, повернула на бок и прикрыла простыней. Сама оделась в ее халат, колготы и туфли, которые оказались на меня большими. Сжала шапочку в руках. Нет, в зеркало я смотреть не буду. Не сейчас.

Сняла повязки, ощупала свою как попало остриженную голову и лицо с едва затянувшимися рубцами. Одернула руки. Надела шапочку и маску, прикрыла челкой лоб. В кармане больничного халата оказался кошелек с деньгами и банковской картой на имя Людмилы Барановой.

В трубке все еще «алокали», я нажала отбой и сунула сотовый в карман. Он может мне пригодиться. Пошла к двери и тут же остановилась. За другой дверью слышались голоса. И один из них, молодой ненавистный я уже хорошо знала. Подкралась и прислушалась.

— Двадцать две недели беременности. Ребенок здоров, развивается как положено, состояние внутренних органов инкубатора в норме.

«Инкубатора» меня передернуло и сжала челюсти, тут же сморщилась от боли.

— Я предлагаю переместить ее в психиатрическую лечебницу своего знакомого. После того что она с собой сделала ее вряд ли резонно оставлять среди нормальных людей. В клинике гарантирована полная конфиденциальность и есть отделение для рожениц. Там же я ее прокесарю…В журнал внесем информацию о смерти плода. А потом, потом обсудим, что с ней делать. Можно и оставить…ну вы понимаете. С ее психическими отклонениями это будет самый лучший выход из положения. Ну или сами решайте куда ее…

— Конечно понимаю. И я вам очень признательна за понимание. Мы подумаем над этим вопросом. Как поживает Юлия Дмитриевна?

— Спасибо, все хорошо.

— А Данечка? Ему уже исполнился годик?

— Да. Совсем недавно.

— Ооо, поздравляю. Пусть растет здоровеньким, радует маму и папу.

Голос Каролины звучал нежно, мягко. Они обсуждали семью врача-взяточника и …и его ребенка…через секунду после того, как обсудили каким образом отобрать моего малыша и заставить меня молчать.

Больше слушать я не стала, вышла из кабинета и быстрым шагом пошла к пожарной лестнице. Спустилась по ступенькам, поглядывая наверх.