Лиза Хилтон - Ультима

Мы долго смотрели на картину, погружаясь в игру красок и сливаясь в единое целое с доской.

– Ты доволен? – спросила я наконец у Ли.

– Мне кажется, она мое самое прекрасное создание, – коротко ответил он, а больше и добавить было нечего, потому что я была с ним совершенно согласна.

Ничего лучше «Моэт» в супермаркете Сидерно не нашлось, но Вонючка был вполне доволен. Странная у нас компания собралась за ужином в тот вечер, но после трех бутылок того, что Вонючка называл «monsciando», всем стало довольно весело, и наш мрачный друг даже оставил на улице свой автомат. Ли пришел в темном костюме, белой рубашке, потрясающе завязанном галстуке и с букетом чудесных нарциссов, которые незамедлительно вручил мне. Я подарила ему билет в Амстердам и обратно, который днем купила в турфирме. Ему уже давно пора побывать в Рейксмузеуме. Да Сильва скептически поднял бровь, услышав о моей затее, но я заверила его, что Ли вернется.

– Может, мы даже продолжим работать вместе, если это дело выгорит! Я совершенно не против переместить галерею сюда. Ли просто потрясающий! – взахлеб болтала я, и тут да Сильва как-то странно на меня посмотрел. – Ну, я имею в виду потом. Когда ты вернешься в Рим.

– Да, конечно. Почему бы и нет. Отличная идея, – хмуро заметил Ромеро и за ужином был подчеркнуто вежлив с китайцем.

Мы ели пасту с нутом и zeppole, морщинистые, жаренные в масле пончики с сахарной пудрой – традиционное блюдо на день святого Иосифа, хотя чего тут праздновать – мне лично было не очень понятно. Вонючка особо ничего не говорил, просто повторял местное название шампанского каждый раз, когда поднимал бокал, но это, в общем-то, только упрощало беседу. Говорили мы в основном о еде – излюбленная тема для светских бесед в Италии, но все же я узнала кое-что новое про Ли. Оказывается, он жил в Италии уже тридцать лет, но если не считать нашей поездки в Эссен, за пределами страны никогда не бывал, хотя Италию всю изъездил вдоль и поперек, посмотрев все собрания живописи, какие только смог. Поздно вечером Ли уехал к себе, Вонючка вернулся на свой пост во дворе, да Сильва открыл бутылку «Бароло», и мы с ним закурили прямо на кухне.

– Спасибо! Терпеть не могу «Моэт».

– Какой снобизм!

– И вовсе не снобизм! Я просто люблю все хорошее и качественное!

– Да, я заметил по твоей квартире в Венеции. Очень… элегантно.

Удачный момент для того, чтобы рассказать, насколько я была тронута, что он не поленился усадить в кресло в этой элегантной квартире скелет Элвина Спенсера, но язвительные замечания уже мне поднадоели, поэтому я просто поблагодарила его.

– Тебе это нравится? Ну, когда есть много денег?

– Да, с деньгами я могу делать все, что захочу. По крайней мере, бо́льшую часть времени.

– Хотел бы и я так попробовать…

– А в чем проблема? Я думала, ты в любой момент можешь уйти в отставку и роскошно жить в Венесуэле. Вместе с Франчи.

– Да я не про деньги. Я про «делать все, что захочу»…

– А что бы ты хотел делать? Если бы не пошел служить в полицию?

– В городе мой папа все время ходил в бар с полицейскими, – начал он, затягиваясь. – О работе особо не распространялся, но было понятно, что я пойду по его стопам. Они мне сказали: либо полиция, либо пойдешь в инженеры.

– Да уж, тот еще выбор. Опять эти «они»… А если бы «их» не было? Что бы ты тогда делал?

– Мне такое даже в голову не приходило. Все есть как есть, ничего не поделаешь.

Руперт прислал за мной в аэропорт машину, и теперь я ехала на минивэне по Лондону, огромному и чужому. Мы миновали унылый портовый район, вдали замаячил силуэт города, краны и высотки, плотно застроенные новые спальные районы и огромные многоквартирные дома-коробки. Только когда мы въехали в центр города со стороны Смитфилда, я начала узнавать места. Многое казалось знакомым, но куда более оживленным и глянцевым, чем мне запомнилось. Я слишком долго просидела в своем захолустье. Машина медленно ползла по Шафтсбери-авеню, и я вдруг заметила, что то и дело поглядываю на себя в зеркало заднего вида. Во время нашей недолгой встречи на Биеннале как раз после открытия «Джентилески» в Венеции Руперт точно меня не узнал, но там было так много народу, что это, в общем-то, неудивительно. А вдруг он вспомнит меня, увидев в привычной обстановке? В тот вечер, когда он вышвырнул меня с работы, я довольно нелицеприятно высказалась о нем. Обычно я запоминаю людей, которые называют меня бездарным снобом, но, с другой стороны, я-то сама не бездарный сноб, поэтому откуда мне знать, как он отреагирует?

И все-таки в Венеции Руперт не узнал Джудит Рэшли просто потому, что не ожидал встретить там Джудит Рэшли. Память очень часто работает контекстуально, ассоциативно. Может казаться, что ты помнишь черты лица парня, который каждое утро делает тебе кофе латте с обезжиренным молоком, но стоит встретить его на улице без униформы бариста и бейджа с именем, как ты запросто пройдешь мимо. Про грузчиков я, конечно, тоже думала, но с ними проще: в «Британских картинах» царит строгая иерархия. Клиенты все время приходят и уходят, и даже если кому-то из грузчиков вдруг покажется, что очередной клиент напоминает бывшего сотрудника, он точно не позволит себе высказываться на этот счет. Остаются девочки-администраторы – «набор для специй», как их иногда называют, – но даже когда я сама работала в «Британских картинах», для меня они все были взаимозаменяемы и на одно лицо: европринцессы с роскошными блестящими гривами, раздающие каталоги в перерывах между катанием на горных лыжах. К тому же они были чересчур озабочены охотой на потенциальных мужей, чтобы вообще обращать внимание на неухоженную практикантку. Тогда я совершенно не годилась им в потенциальные конкурентки.

От волнения я в сотый раз поправила лацканы пиджака. В Сидерно дорогих брендов было раз-два и обчелся, но здесь, как и в любом итальянском городе, был стоковый магазин, и там я нашла темно-синий мешковатый костюм от «Селин», который надела с серой футболкой и однотонными брогами – скромно, но со вкусом. Историю открытия шедевра я уже давно выучила наизусть, но на всякий случай еще раз повторила ее про себя от начала до конца, и тут минивэн въехал на задний двор «Британских картин». Там меня уже ожидал Руперт – необъятный и еще более отвратительный, чем раньше. О’кей, Джудит. Шоу начинается .

Он вяло пожал мне руку своей пухлой лапищей, пока грузчики опускали рампу грузовика и грузили картину на тележку с такими предосторожностями, будто выносили больного из кареты «скорой помощи». Руперт попытался припомнить нашу последнюю встречу в Венеции, но сразу стало ясно, что он не видит ничего общего между Элизабет Тирлинк и Джудит Рэшли, или «э-э-э, как там тебя», как он обычно ко мне обращался в старые времена. Мы торжественно проследовали за тележкой в подвал. Идя по когда-то знакомому мне маршруту через запутанный лабиринт коридоров, ведущих на склад, мы прошли мимо чудесного, высокомерного портрета работы Бронзино, а потом мимо кресла, в которое кто-то усадил игрушечного миньона – у местных грузчиков всегда было отличное чувство юмора. Улыбнувшись про себя, я вспомнила, какое счастье когда-то испытывала, спускаясь сюда и получая возможность находиться среди такой красоты. Для просмотра все было уже подготовлено, и Руперт в нетерпении подался вперед, пока с картины снимали все многочисленные упаковочные слои.