Лиза Хилтон - Ультима

По крайней мере, на время у нас было объявлено перемирие по идентификации личностей, и все же, выйдя из бара, адски уставшая и мечтающая о чашке нормального английского чая и постели, я чувствовала, как она смотрит мне вслед, и по спине пробежал холодок.

– Все хорошо, милая! Как ты? – спросила моя мама после того, как мы выполнили все положенные па нашего танца, который танцевали при редких разговорах по телефону: погода (отстой), как она поживает (да как всегда), что творится в нашем районе (да ничего особенного).

– Послушай, мам, я сейчас в Лондоне.

– Здорово!

– Ну да. Наверное, мне надо было предупредить тебя раньше… – начала я, и она резко втянула воздух. – Да нет, ничего серьезного. Просто… я тут планирую продажу картины, через мою галерею…

– Так это же хорошо, да?

– Это отлично. Просто на этой новой работе я сменила фамилию. Давным-давно. О продаже будут писать в газетах, и я не хочу, чтобы ты была шокирована. – (Она молчала.) – Мам? Ты меня слушаешь?

– Да-да, прости, я чайник ставила. Слушай, я все понимаю. Так лучше. Учитывая… учитывая все, что произошло.

А произошло то, что Джудит Рэшли знал весь Ливерпуль, потому что ее нашли в квартире с мертвой пятимесячной сестрой на руках.

– Хорошо, спасибо.

Еще одна черта наших небольших бесед – жуткое неловкое молчание под конец.

– Береги себя, мам.

– Пока-пока, Джуди. Люблю тебя!

– А вот и не любишь, – прошептала я, когда она повесила трубку.

После полупоходных условий житья на ферме моя кожа просто возликовала от прикосновения к постельному белью «Пратези», но даже вся эта роскошь не могла избавить меня от мыслей об Анджелике. Какие у меня есть варианты? Избавиться от нее не так уж и сложно, но глупо. Шантаж? Да Сильва устроил так, что полиция обнаружила тело Элвина, Анджелика безоговорочно поверила в версию с передозом, но, может быть, да Сильва сумеет сделать что-то еще, раскопать какой-нибудь компромат на их семью? С другой стороны, какое дело до всего этого Элизабет Тирлинк? Любое нападение на Анджелику выдаст меня с головой. Не находя себе места, я снова перевернулась на спину и уставилась в потолок. По крайней мере, мама не стала усложнять мне жизнь. Она всегда была самой уязвимой точкой шаткого моста между моим прошлым и настоящим. Конечно, лучше всего было бы просто избавиться от нее много лет назад, но у меня почему-то никогда не было на это времени. Вряд ли она проболтается, но даже если это вдруг и случится – с кем ей говорить? С кучкой засранцев в местном баре? Однако с развитием соцсетей достаточно одного твита какой-нибудь сплетницы, и давно забытую статью в «Эхо Ливерпуля» соединят с человеком, смеющимся в гостях у Имона Холмса, и прикрытие Джудит Рэшли резко упадет в цене, как и ее «Гоген».

Каковы мои шансы? Такое ощущение, что последние пять лет я постоянно задавалась этим вопросом. Если я откажусь от всех запланированных Анджеликой мероприятий, это будет выглядеть странно и подозрительно. Я потратила много времени на то, чтобы похоронить Джудит. Я не очень походила на нее внешне, совсем по-другому разговаривала, поэтому, если моя дорогая мамаша не станет разевать рот, шансы, можно сказать, вполне себе неплохие. У Анджелики на меня нет ничего, кроме случайного внешнего сходства, тем более история со шрамом, кажется, сыграла мне на руку. Мне не оставалось ничего, кроме как сохранять видимость спокойствия.

На несколько секунд я прикрыла глаза, чтобы успокоиться. Потом встала, включила свет и открыла каталог. «Девушке с веером II» была посвящена целая страница в центре, а вторую страницу этого разворота занимала другая «звездная» картина: «Пересечение» де Кунинга. Абстрактное полотно казалось скучным и неинтересным рядом с сияющими красками Ли, хотя фотография не могла передать все тонкости оттенков, малейшие переходы глубины. Я поглаживала страницу кончиками пальцев, словно гадалка Таро, все сильнее и быстрее, до тех пор, пока наконец ноготь не порвал плотную бумагу в нижнем левом углу, там, где платье натурщицы сливается с рамой. Неожиданно я вспомнила о том, что произошло в Эссене: Ли изогнулся, пытаясь сделать снимок самого края полотна, и тут к нам привязалась эта чертова карлица! Я аж подскочила! Маккензи Пратт! Анджелика упомянула картину Мориса Утрилло. Коллекция Пратт состояла в основном из импрессионистов и постимпрессионистов. Очень медленно, одну за другой, я стала перелистывать страницы, внезапно вспотевшие пальцы оставляли следы на широких светлых полях. Обнаружила Утрилло – довольно заурядная работа, одна из его бесчисленных уличных сцен с Монмартра. Я прекрасно знала, кто продавец, но заставила себя прочитать имя. «Из коллекции миссис Маккензи С. Пратт». «С» – сука, стерва, саботажница! Маккензи выставляет картину на аукцион, значит она в городе. Я прекрасно знала, что едва заметный след от моего ногтя на репродукции остался именно в самом уязвимом месте нашего Гогена. Живописная манера. Единственное, в чем я сомневалась. Эксперты «Британских картин» внимания не обратили, воспринимая живописную манеру целостно, потому что видели то, что хотели увидеть. Но если у нашей картины и был недостаток, то это он. Просто ожидает диссидента, человека, который не хочет нам верить. Маккензи явно дала нам понять, что ненавидит Гогена. К тому же она видела нас в Эссене.

С утра мне первым делом инстинктивно захотелось рвануть в «Британские картины» и проверить, как там Гоген, но после бессонной, беспокойной ночи я решила этого не делать. Особенно если у Анджелики есть подозрения на мой счет. Такое проявление неуверенности может сыграть против меня. На следующей неделе картины, представляемые на июльском аукционе, будут выставлены для просмотра на три дня: Маккензи Пратт, без сомнения, пойдет на коктейльную вечеринку в честь открытия, а пока мои сомнения насчет нее и живописной манеры Ли придется отложить. Утро я провела на Бонд-стрит, устроив кредитной карте «Джентилески» такую встряску, какой у нее не было уже больше года. Я методично обходила все бутики один за другим и никак не могла избавиться от ощущения, что подбираю снаряжение для последней битвы, но если уж умирать, так с музыкой и в наряде от Сен-Лорана. В холл «Клариджа» я вошла около полудня, и тут у меня зазвонил телефон. Консьерж любезно бросился мне на помощь и подхватил пакеты с покупками, пока я пыталась нажать на нужную кнопку.

– Элизабет? Это Руперт. Как вы? Хорошо устроились, обслуживанием довольны?

Через пару секунд я сообразила, что это Руперт и что он пытается проявлять дружелюбие, но вряд ли я когда-нибудь буду воспринимать его иначе чем человека, который называл меня «э-э-э, как там тебя».