Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

Пальчиков чиркнул зажигалкой, дал прикурить Иевлевой и прикурил сам. А Фролову дал прикурить танкист, привстав со скамейки. Огонёк спички осветил во всех подробностях натянутую маску, которую Пушкарёв будет вспоминать потом до конца жизни. Но он не показал, какое впечатление произвела на него эта маска, а сам прикурил от той же спички и затянулся. Маска не затянулась сигаретой, а огромная рука так и держала её в пальцах, как будто не зная, что с ней делать. Все четверо молчали. Первым заговорил Пальчиков:

– Это я виноват, это из-за меня с тобой всё это случилось.

– Да ничего ты не виноват, – возразил танкист. – Если б не ты, сейчас бы нормально большая война шла. И люди бы гибли тысячами каждый день.

– Если б не он. – Пальчиков кивнул на стоящего на коленях Фролова.

– Да вы не о заговоре ли Снегирёва? – спросила Иевлева.

– Вы знаете о заговоре Снегирёва? – изумился Пальчиков.

– Он мне сказал ещё в сентябре, – кивнула Иевлева на Фролова, который сидел молча, никак на разговор не реагируя.

– Что он вам сказал?

– Сказал, чтобы я не лезла в это дело, что им другие военные занимаются. Это, наверное, вы и были другие военные.

– А вы тут при чём?

– Снегирёв на мне жениться хотел.

– Губа не дура, – усмехнулся простоватый Пушкарёв.

– А что значит – не лезли? – перебил его Пальчиков. – Вы-то что могли сделать?

– Вы знали о заговоре ещё в сентябре, – отмахнулась от вопроса Иевлева. – Почему вы его тогда не раскрыли? Чего вы ждали два месяца?

– Чего мы ждали? – переспросил Пальчиков. – Да вы вообще понимаете, на каком уровне всё это решалось? Нам только на самой финишной прямой удалось перехватить инициативу. Исключительно по той причине, что никто о нас раньше не знал. Если бы мы себя проявили хоть как-то, от нас бы легко избавились и провели всё как по нотам. Я и так до сих пор некоторых вещей не понимаю. У нас был контакт на самом верху, но в последний момент оказалось, что он перевербован. Мне начальство говорило, что сделать уже ничего нельзя и что мы все – самоубийцы. И я с ним, если честно, был согласен. То есть с начальством. Я тебя тоже посылал на верную смерть, – он кивнул танкисту. – Просто я считал, что если начнётся большая операция в Польше с развитием до границ Франции, никто из нас всё равно в живых не останется. Первый эшелон бы весь погиб. Но кто-то поддержал нас на самом верху. Если честно, я даже не знаю кто.

– Генеральный секретарь, – отозвалась Иевлева, – вас поддержал генеральный секретарь.

– Не понимаю, – Пальчиков взял себе ещё одну сигарету, – что мог сделать в одиночку старый больной человек, со всех сторон окружённый врагами?

– Что мог сделать? – переспросила Иевлева. – Во-первых, не испугаться. Когда я ему обо всём рассказала, он не испугался.

– Вы рассказали? – не верил своим ушам Пальчиков.

– Я хорошо чувствую страх, – продолжала Иевлева, как бы не придавая значения вопросу. – У него не было страха. И один он тоже не остался. Кое-кто из старых товарищей его не предал. И ещё был такой майор, который его охранял. Поэтому покушение не удалось.

– Что за майор? – спросил Пальчиков. – Это же бред какой-то.

– Каждая война, – ответила Иевлева, – это война не только между людьми. Вы читали «Илиаду» Гомера?

– Конечно, – ответил Пальчиков, – я же разведчик.

– А я не читал, – признался танкист.

– И ты не читал, – сказала Иевлева Фролову, и танкист заметил, что она держит его огромную руку в своих руках, и лицо его разглаживается, судорога уходит.

– Так вот, одна из тем этого повествования, если вы обратили внимание, – обращалась она к Пальчикову, – это участие старых богов в делах людей. Прошло с тех пор больше трёх тысяч лет, а это по-прежнему так. Всякая власть опирается в числе прочего также и на свою магическую силу. И Снегирёв был так силён, потому что за ним стояла настоящая магия. Очень древняя и могучая. И советская власть тоже не исключение. Она опирается на свою магию. Очень сильную магию. Уверяю вас. Больше я не могу сказать. Да я и сама почти ничего не знаю. Скорее догадываюсь.

«Мама, – вдруг сказал мальчик, – а почему меня папа не слышит?»

– Наш папа болен, – ответила Иевлева, – к тому же он мёртвый.

«Мама, я знаю, что он мёртвый. Но тебя он слышит. А меня – нет».

– Ничего, я всё ему передам.

«Ты передай, мама, а то он подумает, что я его не знаю».

– Не подумает, моё солнышко. Не подумает.

Иевлева увидела, как между могилами к ним идёт человек. Фролов повернулся к нему всем своим огромным телом, Пальчиков и Пушкарёв тоже заметили его. Он шёл со стороны входа. Пальчиков направил на него луч фонаря.

Он увидел, к своему удивлению, офицера милиции, майора, одетого немного не по сезону, в плаще и с фуражкой на голове. Майор подошёл к ним, поздоровался очень вежливо. Долго смотрел на Фролова, потом сказал ему:

– Ничего, потерпи немного. Скоро отец Иларион придёт. Думаю, можно будет тебе помочь.

Пальчиков заметил, что Иевлева явно знала этого майора. Она просто сияла от радости.

– Вот и майор, – тихо сказала она Пальчикову. – А вы говорите – бред.

– У вас очень хорошие люди, – обратился майор к Пальчикову. – Позвольте представиться: Ершов Павел Петрович. Областное управление МВД.

Он протянул руку сначала Пальчикову, потом Пушкарёву.

– На входе меня остановили, но я всё объяснил, и меня пропустили. Достаточно было сослаться на вас, Тамара Борисовна. Я сказал девушке, пусть придёт сюда, когда всё успокоится.

– Что успокоится? – спросила Иевлева.

Она так и продолжала держать Фролова за руку.

– Как, а вы разве не слышите? – удивился Ершов.

Внизу со стороны хутора действительно доносились какие-то крики, мелькал свет фонарей. Иевлева поняла, что толпа с площади пришла на кладбище. Она посмотрела на Пальчикова. Он кивнул ей, мол, всё под контролем.

Теперь было слышно, как внизу спорят и ругаются, кто-то пытается что-то втолковать, в ответ раздаются крики возмущённой толпы.

Вдруг одновременно взревели двигатели нескольких машин, и свет фар залил нижнюю часть косогора и конец улицы. Там стояла стеной толпа. А на косогоре стояли танки, пять машин. Головной танк, стоявший в середине, находился прямо напротив того места, которое можно было условно назвать концом улицы. Там не было уже домов, но шла ещё дорога, которая летом переходила в такую широкую тропу, по которой можно было пройти пешком или проехать на велосипеде. Здесь было ровное место, и здесь было больше всего людей.

Люк головного танка открылся. Над башней показался офицер. Он был в шлеме, в котором имелся микрофон, а в машине – встроенные динамики. Поэтому его голос прозвучал преувеличенно громко, как голос диспетчера на станции, где сортируют вагоны.