Александр Слепаков - Вся история Фролова, советского вампира

– Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится! – продолжал парторг. – Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…

Парторг опять поднёс щепоть ко лбу и медленно, размашисто перекрестился три раза.

– Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденнаго…

Иевлева и Елизавета Петровна стояли, замерев, буквально в нескольких метрах от него. Он не видел их. Отряхнув зачем-то пальто, как будто от пыли или от снега, парторг снова приложил щепоть ко лбу, подержал её немного и снова крупно, размашисто перекрестился: раз, и ещё раз, и ещё раз!

– Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! Слава!

Потом опять воздел глаза к небу и громким голосом продолжал:

– Падёт от страны Твоея тысяща, и тма одесную Тебе, к Тебе же не приближится, обаче очима Твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище Твое. Не приидет к Тебе зло, и рана не приближится телеси Твоему, яко Ангелом Своим заповесть о Тебе, сохранити тя во всех путех твоих…

После этих слов парторг сцепил пальцы рук на груди и, глядя вниз, в землю, забормотал:

– На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовёт ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое… Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! Слава!

Так и не заметив двух женщин, парторг прошёл мимо них, ступая уверенно, быстро, но без суеты и торопливости, как будто шёл он к трибуне на партийном пленуме района, чтобы обратиться к коммунистам с приготовленной речью.

Он прошёл по улице, а Иевлева вырвала руку у Елизаветы Петровны и побежала к площади. Елизавета Петровна, как могла, бежала за ней.

На площади никого не было. Иевлева и Елизавета Петровна подбежали к пазику. Пазик немного покачивался, видно было, что ходит по нему кто-то очень тяжёлый.

Ни секунды не раздумывая, Иевлева вскочила на подножку и влетела внутрь. То, что она увидела, было так ужасно, что она просто расплакалась.

Фролов был огромный. Он наклонял голову, чтобы поместиться под потолком. На полу валялись рваные пластиковые мешочки, разбитые пробирки, шприцы, иголки… Всё вокруг было забрызгано кровью. Было такое впечатление, что в этом автобусе только что зарезали свинью…

Но самое страшное – это было лицо Фролова. Это была огромная неподвижная маска с растянутым ртом, узкими глазами, и вместо слов из его рта вырывался звук – что-то между свистом и стоном.

Он смотрел ей в глаза. Она понимала, что он видит её, она понимала, что с ним случилось самое страшное, что с ним вообще могло случиться. Голод, чувство, без которого не бывает жизни. Чувство, которое в своей неестественно развитой форме порождает вампиризм, – это чувство завладело им полностью, подчинило его себе, поработило. И он весь превратился в огромный мешок, мешок, у которого одна непобедимая страсть – наполняться. И сделать уже ничего нельзя.

Он протянул к ней руку, как будто жестом хотел сказать: не подходи ко мне. Она и сама понимала, что в таком состоянии, в каком он был, подходить к нему нельзя.

Она вышла из автобуса, подошла к Петровне, обняла её, уткнулась ей в грудь и громко, как по покойнику, заплакала.

Петровна молчала.

Через площадь к автобусу бежали Степан, участковый и брат участкового. В руках у Степана был пистолет. Иевлева кинулась обратно в автобус, подскочила к Фролову и толкнула его со всей силы руками в грудь. Фролов послушно отошёл в угол.

В это время Степан ворвался в автобус, Иевлева повернулась к нему, закрывая собой Фролова. Она стояла спиной к Фролову, одним движением он мог схватить её. Его трясло. И он хриплым, совершенно новым чужим голосом сказал:

– Я тебе говорю, Тамара, отойди! – наверно, первый раз назвав её по имени.

– Ты меня не тронешь! – крикнула ему Иевлева. – Я ношу твоего ребёнка!

Степан опустил пистолет.

– Стреляй в него, в гада! – кричал снаружи брат участкового. – Если она, с**а, путается, в неё тоже стреляй!

– Помолчи! – повернулся к нему участковый. – Ты ничего не понимаешь!

Иевлева сказала Степану умоляющим голосом:

– Дай мне увести его! Тебе сегодня дали увезти твоего ящера! Теперь я тебя прошу – ты не можешь мне не позволить. Да, он страшный! Но, может, ему ещё можно помочь! Пожалуйста!

– Подойди ко мне, – сказал Степан Иевлевой, – я не выстрелю!

Иевлева нащупала руку Фролова и повела его за собой. Степан вышел из автобуса, за ним вышла Иевлева и последним выбрался Фролов. Он был огромный. Голова высокого Степана доходила ему до груди.

Площадь была пуста, на улицах, идущих от площади, – никого, хутор как будто вымер. Даже окна не светились, закрытые ставнями.

Фролов стоял рядом с автобусом – огромный, нелепый, страшный, забрызганный кровью. Молчание прервала Петровна:

– Я тебе говорила, дурья твоя башка! Говорила, что рано или поздно это добром не кончится. Что вот с тобой теперь делать?

Фролов повернул к ней свою страшную растянутую морду и засвистел не хуже, чем это делал ящер ещё несколько часов назад…

И тут грохнул выстрел. Брат участкового выстрелил сзади почти в упор, зарядом на кабана. Фролов откинул правую руку назад и ударил Степана кулаком в голову. Степан от удара отлетел назад, врезался спиной и головой в автобус. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы убедиться, что он мёртв. Левой рукой Фролов оттолкнул Петровну так, что она тоже полетела на землю. Участковый в это время успел схватить Иевлеву, оттащить в сторону. Фролов сделал ещё два шага в сторону брата участкового, но упал на колени. У него на спине была огромная рана и из неё буквально хлестала кровь. На снегу сразу образовалась лужа.

Он встал с колен и пошёл в сторону улицы. Причём сделал только несколько шагов, но оказался почти на краю площади. Брат участкового, нагнувшись, схватил пистолет, выпавший из руки Степана. И сразу же выстрелил в удаляющегося Фролова. Пистолет, вырвавшись из руки мужчины, ударил его по лицу, он схватился левой рукой за разбитый рот и подбородок, а правая рука его висела беспомощно. Фролов упал, но снова встал, правда, даже отсюда было видно, что у него вырван бок, и он истекает кровью. Он оглянулся и его маска была белой, как снег. Он посмотрел на Иевлеву (ей показалось, что именно на неё, как будто прощаясь) и двинулся дальше, оставляя за собой кровавый след. И исчез в темноте неосвещённой улицы.

Участковый, склонившись над Степаном, закрыл ему глаза. Петровна сидела на земле, приходя в себя. Иевлева пробовала успокоить брата участкового, который скакал от боли и не подпускал её к себе.