Марина Эльденберт - Хроники Бастарда: Ив.

Он разомкнул зажимы и протянул Аннабель цепочку и часть древней безделушки, которую носила Ив.

— Это принадлежало твоей бабушке. Думаю, она хотела бы, чтобы дед вернул его. Пусть всегда будет при тебе.

Аннабель покорно кивнула, принимая подарок из его рук, и в это же мгновение морок спал. Взгляд её стал осмысленным, она заозиралась по сторонам, будто пытаясь понять, почему так медлила, и что с ней произошло.

— Спасибо, — неуверенно произнесла она, — так я пойду?..

Риган пожал плечами, и Аннабель поспешно поднялась, подхватила сумку и выскользнула за дверь. Эту встречу она будет вспоминать ещё долго, и вряд ли когда-нибудь сунется в предместья Эванс-Холла.

— Счет, пожалуйста, — попросил Риган у подошедшего официанта, — и ручку с листом бумаги.

Тот принес все практически сразу, и спустя пару минут Риган уже писал следующие строки: «Мой дражайше обожаемый братец! Посылаю тебе сей бесценный дар, дабы в твоем лице он обрел верного и преданного хозяина. Ежели найдешь особь человеческого рода, достойную защиты от тварей, подобных нам, осчастливь её этой фиговиной, и будет всем хорошо. За сим остаюсь собой: засранцем, гадом, нужное допиши сам. Риган».

Вложив вторую часть амулета в конверт, в котором было письмо от Ив, Риган запечатал его и написал адрес квартиры в Лондоне, где братец появлялся достаточно часто. Завтра нужно будет отправить посылку курьером.

Он ещё долго бродил по улицам Ньюкасла, прежде чем оказался в баре на окраине, где заказал бутылку виски и вазочку со льдом, бокал шел в комплекте. Анестетики по высшему разряду. В себя Риган пришел только когда опустела бутылка, и заказал вторую. В существовании измененного есть и свои минусы: например, быстро надраться не получится. Движняк за барной стойкой, случайные посетители — все это слилось в единое мельтешение, на которое Риган не обращал внимания. К счастью, прошло не десять лет и даже не двадцать. Он не был уверен, что так просто пережил бы её смерть дважды, случись это в тридцатых-сороковых.

Какое значение имеет время? Измененные, люди, все проходит и уходит. Даже у Дариана есть свой срок, который пока ещё не назван. Вечна только человеческая глупость. Усмехнувшись собственным мыслям, в которых за цинизмом тщетно пытался спрятаться от неплохо завуалированной боли, он снова попросил добавки.

Прикончив третью бутылку, Риган расплатился, а четвертую забрал с собой. Он бродил долго, до рассвета сидел на ступенях набережной, у воды: поочередно то пьянея от дикой дозы алкоголя, бродящего в крови, то трезвея от холода и собственных воспоминаний. Потом поднялся и побрел в сторону кафе, где оставил свой автомобиль, где вчера сидел с её внучкой.

Очередной день в Ньюкасле обещал быть пасмурным. Тучи, нависшие над городом, наверняка растянулись на много миль. Дождь без устали поливал хмурых людей, спешащих на службу, автомобили, дома, скамейки и деревья. Приметив состояние Ригана, к нему шагнул было хмурый, простуженный полисмен, но встретив его взгляд, забыл о нем и направился в другую сторону.

— Я тоже был, — ответил Риган в пустоту. Её запах снова был с ним, в кармане его куртки, и это вновь было больно. Помолчав, он добавил. — Счастлив.

На сиденье собственного автомобиля Риган рухнул. Не потому что был мертвецки пьян, хотя, будь он человеком — а сейчас именно этого ему и хотелось, давно валялся бы в какой-нибудь сточной канаве. В реальности в луже собственной блевотины, во сне в сладком мире грез. Он чувствовал себя чертовски усталым, выжатым морально и физически.

Несмотря на донельзя мерзкое утро, жизнь продолжалась. Риган смотрел на женщину, спешившую по своим делам, на толстяка с собакой, тянувшего пса за собой с такой силой, что тому не то что сходить по делам, выжить бы удалось, на мамашу с ребенком, который канючил, на двух высоких джентльменов, один из которых тщетно поднимал ворот своего хлипкого плаща. Порывы ветра швыряли в лицо людям холодные дождевые капли, заставляя торопиться, подгоняя. Куда и зачем? Свои фантомные цели они видят в особом свете. Именно это заставляет их просыпаться по утрам, двигаться, спешить. Жить.

Что бы они все делали, получив в запас неограниченное количество времени и бесконечную жизнь? Риган завел машину и выехал на дорогу. Философия никогда не была его коньком и он не собирался ничего менять в этом плане. Пусть ораторствуют другие. Те, кому есть что сказать. В его случае все гораздо проще: секс, женщины, виски, иногда Дариановы поручения, будь он трижды неладен. Надо отдать ему должное, именно благодаря Древнему он до сих пор жив и не поехал крышей.

В квартире его встречала заспанная Вера. Она следовала моде, и тоже высветляла волосы, как и большинство девушек. В отличие от волос Аннабель, её патлы такое надругательство переносили гораздо хуже. Одета она была почему-то только в его рубашку, под которой не было абсолютно ничего. Разумеется, Вера не могла вспомнить, как и почему они вчера расстались, только благодарила Джулиана за то, что он не бросил её одну в Эванс-Холле.

— Первое, о чем подумала, когда проснулась и не обнаружила тебя рядом — как ты и что с тобой. Странно, правда?.. — она потерла виски, пытаясь унять головную боль — вмешательство измененных в сознание редко проходит безболезненно. Старшим, говорят, удается сделать это абсолютно незаметно, но ему ещё расти и расти. — Как думаешь, влюбиться в тебя — хорошая идея?

Она светло улыбнулась ему, и Ригана передернуло. В воспоминаниях так на него смотрела Ив.

Он одним движением толкнул ее к стене и впиваясь поцелуем в губы. Собственная рубашка под пальцами жалобно треснула, ласки были скорее настойчиво-грубыми, но Вера все равно заливалась смехом до того момента, как он не перешел в стоны наслаждения. В момент оргазма выгнулась всем телом и тонко вскрикнула от боли, когда Риган впился зубами в её шею, разрывая артерию. Он держал её в руках, запоминая и конвульсивные содрогания тела, и последние удары сердца. В широко распахнутых мертвых глазах застыл вопрос и Риган выдохнул ей в губы:

— Дурацкая.

Он разжал руки, и Вера рухнула к нему под ноги поломанной куклой. Перешагнув через неё, Эванс направился в ванную. Опираясь руками о стены по обе стороны от зеркала, долго смотрел на собственное отражение. Ив считала измененных чудовищами, и она не ошиблась. Последние строки письма, где она просила за свою внучку, были весьма красноречивым тому подтверждением. Зверь всегда остается зверем, и сколько бы он ни жался к ногам, в нем живет нечто гораздо более древнее, чем любовь пригревшего его человека. Инстинкты. Она любила его, но так и не смогла ему доверять.

Пожалуй, Ив была права.