Саманта Маклеод - Песня Обманщика

На этот раз я не стал утруждать встречей со стражниками: чем меньше людей увидят меня, тем лучше. Вместо этого я принял форму мухи и полетел на верхний этаж. Замок был защищен, конечно, но магия была сильнее, хотя мне все еще было чертовски больно пересекать эти барьеры. Я влетел в открытое окно, поморщился, когда иллюзия мухи сжалась от боли вокруг меня, и прижался к стене, пока не смог видеть сквозь красную дымку боли.

В голове у меня, наконец, прояснилось, и через мгновение я узнал коридор, в котором приземлился. На самом деле, я был недалеко от своей цели. В последний раз поморщившись, я стряхнул с себя иллюзию мухи и снова стал самим собой. Затем я зашагал по коридорам замка Ангрбоды так, словно имел полное право находиться в ее личных покоях в предрассветные часы.

Дверь в нужную мне комнату была закрыта. Я глубоко вздохнул и понюхал воздух, чтобы убедиться, что человек внутри. Один. Под ее дверью мерцал тонкий желтый огонек свечи. Я поднял кулак, чтобы постучать, но потом заколебался. Вдруг она вызовет охрану?

Разве у меня был другой выбор?

Я несколько раз прочистил горло и постучал.

— Хель?

За дверью послышался шорох, и пламя свечи замерцало. Затем послышался звук шагов. Мгновение спустя дверь со скрипом отворилась. В поле зрения появилась мертвая сторона лица моей дочери.

— Отец? Что ты…

— Можно мне войти? — перебил я.

Она помедлила с ответом. Ее скелетообразное лицо никак не выдавало того, о чем она думала, но ее ноги заскользили по каменному полу. Наконец, она широко распахнула дверь и жестом пригласила меня войти. Я вошел, закрыв за собой дверь. Я заметил, что над засовом была перекладина. Она могла запереть себя изнутри.

— А это не слишком опасно? — сказал я, указывая на дверь.

Хель ничего не ответила. Ее полумертвое лицо смотрело на меня абсолютно без всякого выражения.

— Я имею в виду, а что если у тебя произойдет пожар? — продолжил я.

— Тогда я, наверное, умру в огне, — сказала Хель. — Что ты здесь делаешь?

Я оглядел ее скудную комнату: все та же неудобная на вид односпальная кровать, все тот же переполненный письменный стол, все то же досадное отсутствие еды и напитков. Над столом в маленьком окошке виднелись неумолимые звезды Йотунхейма.

— Ты могла бы добавить лестницу к этому окну, — сказал я, — чтобы дать себе запасной выход.

Хель закатила глаза так резко, что я почти слышал, как они вращаются в глазницах.

— Отец. До восхода солнца еще два часа. Ты действительно пришел сюда, чтобы обсудить пожарную безопасность?

Я подошел к ее столу, где на нескольких книгах в кожаных переплетах лежали маленькие счеты с изящными белыми и черными бусинами. На нижней половине ее стола лежал свежий свиток пергамента. По его поверхности маршировал целый полк солдат, чернила все еще влажно блестели в свете свечи.

— Что ты там делаешь? — спросил я.

— Сверяю кое-какие цифры.

— На каком основании?

Живая сторона лица Хель нахмурилась еще сильнее.

— А зачем тебе это знать?

— Потешь меня.

— Ладно. Шерсть. Мы сдаем семьдесят три небольших участка в аренду семьям, которые разводят овец. Но дождливая весна была плохо отразилась на отеле. Я пытаюсь оценить, какой урон они понесут и когда смогут платить по счетам. Таким образом, я буду знать, что им понадобится, чтобы уменьшить их потери.

Я нахмурился, глядя на список аккуратных черных цифр, которые абсолютно ничего для меня не значили.

— Значит, ты особенно интересуешься шерстью?

Губы Хель сжались еще сильнее.

— Нет. Но кто-то же должен управлять этим местом.

— И это все ты? Ты управляешь этим местом?

— Конечно.

Моя хватка на иллюзиях усилилась. Я предполагал, что это так, учитывая то, что я знал о моей болезненно серьезной дочери и полном отсутствии интереса у Ангрбоды к фактическому управлению поместьем, но, черт возьми, все равно было приятно быть правым.

— Как ты смотришь на то, чтобы управлять чем-то большим? — спросил я. — Сама по себе? И без попыток выдать тебя замуж?

Живой глаз Хель сузился. Крыса в ее грудной клетке почесалась, придвинувшись и уставившись на меня жесткими черными глазами.

— Ты опять ссоришься с мамой? — спросила она.

Я вздрогнул от своих иллюзий.

— У Одина есть для тебя предложение. Он хочет сделать тебя королевой, королевой твоего собственного королевства. Без необходимости жениться, если только ты сама не выберешь…

— Нифльхейм, — сказала она ровным и невыразительным голосом.

Какого хрена? Она никак не могла этого знать, если только…

— Он что, опередил меня? — спросил я.

Хель приподняла бровь в том, что должно было быть выражением, которое она переняла от меня. Я и не подозревала, как снисходительно это выглядело со стороны.

— Один хочет власти, — сказала Хель. — Он хочет либо править Девятью мирами, либо иметь под своим влиянием лидеров этих миров. Ты его парабатай, так что вполне логично предположить, что ты помогаешь ему в этом деле.

Я открыл рот, чтобы возразить, но Хель заговорила вместо меня:

— Кроме того, ты только что стал причиной смерти моего отчима Тьяцци, так что можно с уверенностью предположить, что вы с матерью снова вцепились друг другу в глотки. Скади идет войной против асов, но ты здесь, значит, Один нашел какой-то способ откупиться от нее. Вероятно, предложив ей Бальдра.

Я моргнул и сказал:

— Есть ли что-нибудь, чего ты не знаешь?

Хель проигнорировала меня.

— Один правит Асгардом. После ухода Скади баланс сил в Йотунхейме будет восстановлен. — Она подняла руку, отсчитывая два пальца. — Сурт правит Муспельхеймом, и это не изменится до тех пор, пока не грянет Рагнарёк. У нас есть гномы в Свартальфахейме, эльфы в Альвхейме, а Мидгард — это никчемное месиво. — Она загнула еще четыре пальца.

— Один не собирается угрожать мирному договору с ванами, глядя на Ванахейм, а туманный мир непригоден для жизни. — Она подняла восемь пальцев, пять живых и три скелетообразных. — Таким образом, если Один собирается предложить мне мир, то это должен быть Нифльхейм.

— Хм, — сказал я. Волна изнеможения ударила меня с силой прилива, и на мгновение мне показалось, что я могу доковылять до кровати Хель и упасть в обморок. Я натянул иллюзии еще сильнее, пока они не впились мне в кожу. Это чувство медленно проходило.

Как ни странно, странное чувство гордости росло по мере того, как моя усталость отступала. Я не часто думал о том, что Хель имеет какое-то отношение ко мне, возможно, потому, что Ангрбода так упорно боролась, чтобы удержать меня подальше от дочери, чтобы моя репутация не запятнала прекрасного ребенка, которым когда-то была Хель, или, возможно, потому, что сама Хель выросла такой колючей и трудной женщиной. Но слушая, как она разгадывает тайну мотивов Одина, словно это была детская головоломка, я испытывал странное, незнакомое чувство удовлетворения.