Маргарет Энсон - Орден Розги. Дрессаж

— О!

— Естественно, сперва я немного помучаю его, он должен выстрадать свое наслаждение! Но потом ему не придется жалеть, поверь мне. Что с тобой? Можешь не сопротивляться своим чувствам. Я знаю, ты до смерти испуган, но при этом жалеешь, что это случится не с тобой. Или ты ревнуешь?

— Какой ужас!

— Ты не первый! Но мне хочется быть доброй к тебе, чтобы ты сохранил хорошее воспоминание о своем последнем четверге, поэтому я буду благосклонна. Ну-ка… подойди… Встань на колени. Разве тебе не хочется, хотя бы раз, прежде чем ты уйдешь навсегда, поцеловать мою ножку, обутую в сапог? Хочется, не так ли? Можешь даже не отвечать, по тебе и так видно. Тогда склонись и целуй мои сапоги! Вряд ли ты когда-нибудь увидишь еще такие красивые. Так… хорошо… О! О! Какой пыл! Да это настоящая страсть! Я не упрекаю тебя. Посильнее прижимайся губами… Да. Теперь можешь поцеловать мои икры… Выше не надо, не хочу! Теперь смиренно спускайся… Остановись. Насладись этим мгновением. Ты никогда его не забудешь… А теперь вставай… Стой на коленях, да… Перед уходом можешь меня обнять, я тебе разрешаю… Сожми меня сильнее… как если бы ты желал меня! Хорошо. Посмотри на меня. Да что с тобой происходит?

— Не знаю, тетя…

— Как ты меня обнимаешь! Ты нарочно трешься о мои сапоги?

— Не знаю… Больше не знаю…

— А вот этого я тебе не позволяла! Ну-ка посмотри на меня! Ты что, считаешь, я буду это терпеть?..

— Не смотрите так сердито! Это сильнее меня, невозможно сопротивляться вашему взгляду. Словно…

— Идиот! Теперь поздно сопротивляться! Это уже началось, я это вижу по твоим глазам! И ты думаешь, я буду это терпеть? Маленький развратник, что это там у тебя в штанах? Сейчас же отцепись от меня!

Она пнула его ногой, отпихивая от себя, и сердито щелкая кнутом по сапогу, двинулась на него.

— Вон отсюда!.. Убирайся!.. Ну же!.. Пшел! Убегай от моего хлыста… пока ты кончаешь… словно урод… Вот тебе, донжуан! Вот тебе, Ромео!.. И чтоб больше не возвращался!

Дальнейшее произошло настолько быстро, что придя в себя на улице, обезумевший от разочарования и стыда Жан-Луи все еще чувствовал, как член у него в штанах дергается, выплескивая последние капли. Поражение это было столь позорным, что юноша словно протрезвел от своей порочной любви и решил, что больше сюда не вернется. Он шел домой и с каждым шагом по его бедру все ниже стекал теплый, клейкий поток неудавшегося наслаждения.

Обнаженный Жан-Луи стоял на коленях возле дивана, на котором полулежала мадам де Варенн. На ней было черное полупрозрачное дезабилье, которое прекрасно дополняли все те же высокие лаковые сапоги на шнуровке, надетые на голые ноги без чулок. Их сверкающая поверхность замечательно контрастировала с матовостью ткани и белизной обнаженного колена. Прижимаясь щекой к ее ноге, строго затянутой в кожу, юноша ощущал ее нежную выделку и аромат. Уставившись на прекрасную госпожу, он пылко внимал ее словам. Его затвердевший член периодически дергался и пульсировал, а иногда, при некоторых наиболее ярких воспоминаниях, внезапно вздымался.

— Теперь ты понимаешь, — говорила она, — что я заполучила тебя со всеми потрохами в первый же день! Все получилось так, как я и планировала. После моего визита в дом твоих родителей, ты все время считал себя свободным, строил глупые планы, но на самом деле тобой руководила моя воля. Все было предрешено. К примеру, после твоего последнего визита я была абсолютно уверена, что ты не появишься на следующей неделе. Это я тоже просчитала. У тебя случился замечательный приступ добродетели, но именно я спровоцировала его! Ни случай, ни твоя добропорядочность при этом ничего не значили. Я просто захотела, чтобы ты в полной мере ощутил свою слабость, поэтому сочла, что тебе будет полезно постараться вновь овладеть собой. И ты благоразумно попробовал! Несколько дней ты действительно считал себя исцелившимся, не правда ли? Но я при этом ничем не рисковала! Я дала тебе две недели, даже три… Я знала, что вскоре твое желание возродится! И тогда ты неизбежно вернешься к тем мыслям, которые я в тебя вложила. И посмотри, все именно так и произошло! Кто позвонил в мою дверь, спустя отпущенные две недели? Вот именно! Но позвонить было недостаточно. Нужно было, чтобы тебе позволили войти, а я вместо этого тебя выгнала. Холодно и без объяснений. И, заметь, на сей раз я даже не приказала тебя выпороть, на случай, если ты уже вошел во вкус! Бедный мальчик! Какое разочарование для тебя! Только, видишь ли, это разочарование еще больше способствовало задуманному мной плану. Я совершенно точно знаю, что именно с этого момента ты почувствовал настоящее поражение. Вспомни, ведь начиная с воскресенья ты уже не мог запретить себе приходить к двери моего дома. Вот тебе и доказательство… Для меня же это был знак, что положение становится серьезным, и ты в самом деле начал терять голову. Следовательно, я могла бы уже тебя принять. Но нет! Ты снова был изгнан! Что же тебе оставалось? Написать мне. Итак, я ждала твоего письма. Я предвидела каждую строчку в нем. Я могла бы набросать его черновик. И, разумеется, оно не заставило долго ждать. Мне принесли его во вторник утром… Тогда я поняла, что ты созрел и я могу сменить гнев на милость. Я позволила тебе прийти. И вот ты здесь. Разумеется, моя игра заставила тебя пройти через взлеты и падения и поволноваться из-за пустяков, мой милый. Но зато теперь — какое вознаграждение!

— О да!

И юноша страстно принялся целовать ногу, обутую в потрясающе блестящие сапоги.

— Как часто с того дня ты думал о моих ногах и сапогах? Что ж, теперь ты можешь целовать и лизать их, сколько тебе вздумается, я разрешаю. Но у меня есть для тебя и другой знак расположения. Смотри.

Мадам де Варены медленно распахнула свое дезабилье, под которым была лишь ее восхитительная обнаженная плоть, и продемонстрировала юноше свою потрясающую грудь с бесстыдно торчащими твердыми коричневыми сосками.

— Приласкай их, — приказала она.

Жан-Луи встал и с очаровательной робостью положил руку на нежное упругое полушарие.

— Можно мне поцеловать ее?

— Пока нет. Сперва встань на колени и пожелай ее.

— О тетя, вы так жестоки… но как сладостно вам подчиняться!

— Думаешь, ты готов стать моим маленьким рабом по-настоящему?

— Конечно!

— Ты целиком и полностью покоряешься моим желаниям?

— Да.

— Согласен ли ты принести в жертву моим капризам свою жалкую мужскую гордость?

— Да.

— Ты чувствуешь, что у тебя больше нет собственной воли, что для тебя нет пути назад, что ты никогда не сможешь избавиться от того, что я посеяла в твоем сознании?

— Да, никогда.

— А знаешь, зачем я потрудилась проделать все это?