Евгений Стаховский - Третий эпизод. Роман

М: Езжай за ним, обманывай и соблазняй. Люди так делают. Или спроси его прямо, хотя бы в тексте.

– Не хочу обманывать. Мне претит это.

М: Придётся.

– Мы обсуждаем сейчас, стоит ли нам встретиться и поговорить. Обманывать не сработает. Только любовь и честность.

М: Как тебе кажется, что ему нужно? И почему ты не можешь ему это дать?

– Не знаю. Если б я знал – давно бы попытался.

М: Подумай. Только так можно что-то понять. И перестать думать о себе. Думай!

– Ты издеваешься? У меня разрывается голова – я только и делаю, что бесконечно думаю.

М: Я не издеваюсь. Я тебя люблю.

– Это чудовищно.

М: Что именно?

– Твоя последняя фраза.

М: Почему?

– Я недостоин.

М: Моей любви, или любви в принципе?

– Вообще.

М: А каким нужно быть, чтоб быть её достойным?

– Не знаю.

М: А я достоин?

– Не устраивай провокаций. Я вижу к чему ты ведёшь.

М: И что в этом плохого? Ты хочешь, чтоб я тебя удивил что ли?

– Нет. Не знаю. Или – да. Мне нужно, чтоб меня кто-нибудь удивил.

М: Приеду – отсосу!

– Не поможет. Я не хочу секса. Ни с кем, кроме.

М: Зато неожиданно. А ты говорил ему, что тебе плохо? Просил помочь?

– Да. В письмах. Я написал ему несколько. И вчера по sms. Переборол себя и сказал, что мне очень плохо. И что я не говорил об этом, потому что не хотел его тревожить.

М: А ты хочешь, чтоб он был счастлив?

– Конечно, я хочу чтоб он был счастлив.

М: А он может быть счастлив с таким, какой ты сейчас?

– Вряд ли. Но я такой, потому что я без него.

М: Но если ты его любишь, почему ты не хочешь сперва стать тем, кто ему нужен, а не наоборот?

– Я пытался. Быть.

М: Для этого нужно полюбить себя, выздороветь. А потом – соблазнить его, даже если за это время он кого-то встретит. Дерись!

– Все эти спортзалы, попытки здоровья, радости… исправления. Попытки занять себя работой, и т. д. Чтобы стать красивым, здоровым, адекватным. Ничего не вышло. Это непросто. А он сложный и умный.

М: Возможно, это было не то, но это не значит, что сама тактика плоха.

– В любом случае – сейчас у меня нет сил. Элементарно нет никаких сил. Нет здоровья. Мне надо встретиться с ним, поговорить, попытаться понять – возможно ли что-нибудь вообще.

М: Тебе это не поможет. Пока не поможет. Он будет говорить всё, что угодно. Всё, что как ему кажется должно помочь. И это будет не то.

– И я знаю, что ему непросто. И он боится этого разговора.

М: К сожалению, как и во всём в жизни, придётся сначала выздороветь, и только потом разбираться.

– Ты его не знаешь. Он честный.

М: Каждый раз, когда ты открываешь рот, твоя честность вылетает в платье из всего остального, и всё сказанное тобой никак не вступает в противоречие со сказанным мной.

– Я и не спорю.

М: Но если ты не достоин любви, что ты тогда можешь дать Маэлю?

– И правда. Ни-че-го.

М: Тогда единственный выход – стать таким человеком, которому есть что предложить, и только потом предлагать. Не считаешь, что именно это было бы честно?

– Спасибо, кэп.

М: Пожалуйста. Ты меня ненавидишь?

– Нет. С чего бы?

М: Уточняю просто. У меня ощущение, что твоя вот эта злая монструозная субличность, которая носится по квартире, очень зубаста в смысле IQ, и пережуёт любые слова, фразы и мысли, которыми делятся с тобой люди, которым не всё равно. Она цепляется за форму и не хочет подумать о смысле сказанного. Поэтому всё непродуктивно. Жаль, что я у тебя тупой.

– Так и есть. Она очень сильна. А я опустошён и не вижу уже никакого смысла с ней бороться – пусть дожрёт меня. И всё. Когда я говорю, что меня надо удивить, это значит, что за год я передумал столько всего, что любые слова выглядят лишь повторением. Я всё знаю. И ничего не могу сделать.

М: Не думал лечь в клинику?

– Дорого очень. Я узнавал. Мне нужна отдельная палата и всё такое.

М: Может, родители, узнав о твоём состоянии найдут деньги?

– Какие родители? С отцом я не общаюсь год. А мать считает, что всё это ерунда и только смеётся, и говорит, что не надо на неё навешивать теперь все грехи. И мне нужна отдельная палата, потому что я не смогу ни с кем. Это дополнительный фактор раздражения. Как ехать в плацкарте.

М: Узнав, что ты в больнице, они могли бы осознать. Я могу дать тебе денег, а там посмотрим.

– Ты предлагаешь на год лечь в клинику?

М: Я хочу чтобы ты выздоровел.

– Нет-нет, у меня работа. Последнее, что осталось – в каком-то виде. В случае клиники на работе можно будет поставить крест. Я никогда никуда не вернусь.

М: Я тебя люблю и ужасно мучаюсь в бессилии.

– Добро пожаловать в мой мир.

М: Тут не про профессию речь, речь о жизни.

– Это так. Но моя жизнь для меня ничего не стоит. Я ни к чему не стремлюсь. У меня нет целей. Я устал бороться и не очень хочу выживать.

М: Тогда почему тебе так важна работа? Здесь ты нечестен. Ты хочешь, чтоб пришёл добрый дядя и спас тебя. Сделал за тебя всё сам.

– Да. Именно этого я и хочу. Мне не важна работа. Мне важны деньги, которыми я оплачиваю квартиру. Это нелогично, и тем не менее.

М: Так бывает только в детстве. И то, если повезёт. Теперь это невозможно в принципе. Только сам. Подумай о том, чтобы взять отпуск на месяц и лечь в стационар. Я заплачу. Помочь словами я не могу – ты умнее меня. Могу только делом. Хуже вряд ли уже будет. И всё же, до какой степени ты меня презираешь, что моя любовь к тебе ничего не значит?

– Не любовь не значит. Как это объяснить. Мне стыдно. Мне неловко, когда мне говорят что-то хорошее. Это причиняет боль. Когда я слышу хорошее, я начинаю ненавидеть себя ещё больше. За то, что не в состоянии в это поверить. За то, что не могу ценить. За всю свою ничтожность. За то, что недостоин.

М: Я вообще в твоих глазах – насекомое?

– Ну какое насекомое? Что ты несёшь? Я говорю, что не могу. У меня не получается. Особенно сейчас, когда мне кажется, что люди говорят слова только для того, чтобы утешить. Я говорил тебе это. Это неизбывно.

М: А кто я для тебя? Что плохого в том, чтобы утешить? И утешая, почему нельзя говорить правду?

– Ты друг. Я отношусь к тебе как к человеку, с которым, в общем, можно почти не стесняясь поговорить обо всём. Это доверие, но не вера.

М: Ты меня любишь? Хоть чуть-чуть?

– Конечно. И прекрати шантаж.

М: Тогда почему ты не позволяешь тебе помочь, и только отмахиваешься от меня?

– Я не отмахиваюсь. Я же с тобой разговариваю. Если бы я отмахивался – ты бы ничего так и не узнал. Как остальные.