Этьен Экзольт - Сердца наши золотые, инкрустированные бриллиантами

Город испытывал презрение к дикарям, он мог принять и признать любое отклонение, потворствовать и приветствовать его, но только в том случае, если таилось за ним нечто большее, чем привычка и страх. Невзлюбил он и Снежану, постоянно причиняя ей мелкие, не нарушающие приличий и традиций гостеприимной вежливости неприятности, неудобства и происшествия. Там, где она спотыкалась и падала, разбивая локти и колени, у меня происходила удивительная, приятная, необычная встреча, я находил монеты или обретал удивительное прозрение.

Пробравшись сквозь заросли стреножащего кустарника, покрыв руки царапинами, повторяющими сеть марсианских каналов, какими они стали после восстания Лубрикантов, я выпустил себя на улицу, трещавшую от возбужденной жарой лунной саранчи. В этом районе всегда было на пару градусов теплее, здесь пропадал ветер и не чувствовалось присутствия океана. Говорят, что до войны сюда никогда не заходили кошки.

С шумом вырвавшись из цепких ветвей, я распугал нескольких носух, бросившихся к полуразрушенным зданиям. Одна из них на мгновение замерла, приподнявшись, передней правой лапой касаясь покосившейся, исходящей острыми щепками выцветшей синей двери, испуганным любопытством одаривая меня, подергивая носом, покачивая вздыбленным хвостом. Стоило мне сделать шаг, как она исчезла в темноте и что-то загремело в глубине здания, отзываясь глумливым эхом. Отряхнувшись, я осмотрелся, вспоминая направление, стараясь учитывать тот факт, что после радужных бомб, разорвавшихся здесь во время войны, правая и левая стороны могли поменяться местами, благоразумно оставляя при этом на прежних местах часы и украшения. Мне, двуликому амбидекстеру, было бы особенно трудно ориентироваться в этом случае, если бы не шрамы на левой руке, полученные по вине Снежаны. Поглядывая на них, я брел посредине проезжей части, подальше от готовых упасть кусков черепицы, разваливающихся стен, яростных носух, блудливых призраков, поджидающих меня с намерением овладеть мной, направить к вожделениям, доселе мне неизвестным и противоречащим моим предпочтениям. Как мародер, выискивающий в руинах золотые кольца на раздробленных пальцах, я всматривался в пустые оконные проемы, дверные порталы, позволявшие лицезреть лестницы, раскрошившиеся без скреплявшей их высохшей спермы, изучал перила, черпавшие некогда силу в разорванной о них одежде и коже и погнувшиеся теперь от голода, покореженную мебель, истосковавшуюся по хранившемуся в ней когда-то кружевному и кожаному белью, столы, покосившиеся, раскрывшие дверцы в терпеливом ожидании непристойных и откровенных дневников. Только жалость мог я испытывать к ним, больше пяти десятилетий тосковавшим в беспричинной надежде. Не далее как в прошлом году мэр заявил о том, что в ближайшие десять лет не собирается ни очищать район, ни восстанавливать его, выделяя средства только на сохранение стены и ее охрану. Даже то, что каждый год здесь пропадали десятки подростков, привлеченных приключением соседней улицы и столь же велик был счет похищенных, изнасилованных и убитых, не могло изменить мнение городской администрации. Большинство похищенных появлялось позднее на рынках северных стран. Брат рассказывал мне, что увидел однажды свою бывшую любовницу, выставленную на продажу и, несмотря на имевшуюся у него возможность купить ее, удовлетворенно наблюдал как ее приобрел толстый дибар, покрытый зловонными чумными язвами.

Опасности, распутствовавшие здесь, не завершались только сметливыми бродягами и стаями носух. Под землей до сих пор прятались подвижные мины, чувствовавшие магниты миноискателей и умело сбегавшие от них, а позднее возвращавшиеся и занимавшие место на улице, согласно имевшимся в их памяти картам. Спасало только то, что междусторонняя аномалия распространялась и на них, слишком простых и не способных изобрести метод для ее преодоления. Брат научил меня приметам, по которым можно было определить наличие такой мины. Начать можно было с того, что они редко когда возвращались на места взрывов и потому я спокойно переходил от одной воронки к другой. С течением времени у тех устройств, не рассчитанных на долгое пребывание под землей и не получивших приказа отключиться, выработалось стойкое неприятие электричества и потому можно было бесстрашно перемещаться под любыми проводами, спасаясь в их благословенном гудении. На одном из перекрестков мне послышались смеющиеся детские голоса, но звук тот немедля пропал и я решил, что был он всего лишь еще одним заблудшим эхом. В детстве мы иногда покупали у бродивших по дворам лохмотных торговцев проволочные, потрескивающие от напряжения ловушки и вслушивались потом в отголоски чужих слов, пытаясь обнаружить в них слизистую тайну или забытое признание.

Перебежав через улицу, я прижался к кирпичной стене единственного дома, выглядевшего не нуждающимся в случайной гибели возле него прохожего и в это мгновение из окна над моим левым плечом потянуло стальной пустотой. Медленно повернувшись, я увидел направленное на меня дуло автомата. Опознать униформу и даже принадлежность к подразделению не составило для меня труда. Просмотрев достаточное количество документальных фильмов о событиях той войны, прочитав несколько обильно поросших фотографиями книг, выслушав рассказы отца о моем деде с его стороны, я мог понять, что нахожусь в присутствии солдат из десантного батальона «Василиск», отличившегося особой жестокостью как во время боев, так и в часы перемирия. Протащив меня сквозь длинные коридоры во внутренний дворик, солдаты швырнули мое тело на покачнувшийся под ним стул, привязали запястья к его стальным горячим ножкам и оставили в одиночестве.

Квадратный двор, окруженный колоннами, зарос кружевным плющом, получившим свое название за черный рисунок на листьях, сжавшим колонны, опустившимся с них до выцветшей мозаики и ползущим теперь по ней в мою сторону. Место, где усадили меня, было когда-то неглубоким бассейном, по оставшимся на дне плиткам я мог понять, что изображали они золотых дельфинов, совокуплявшихся с человеческими женщинами. Округлая впадина в центре уверяла о присутствии в прошлом фонтана, но теперь все вокруг было сухим и потерянным, растертым и превращенным в пелену придорожных мечтаний. Разбитая виниловая пластинка лежала возле одной из колонн, ожидая затмения и воплощая собой беззвучное поражение.

Появившись за моей спиной, мужчина некоторое время стоял там, не шевелясь, но и я не совершал никаких движений, не пытался повернуться и рассмотреть незнакомца. Вместо страха я испытывал раздражение, понимая, что теперь непременно опоздаю и не смогу встретить Снежану в перерыве между ее занятиями.