Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

Сердце билось где-то в горле. Клод вглядывался в строки, которые почему-то двоились и троились – он плакал и не замечал этого, слова словно выжгло в памяти, он сразу захотел немедленно все забыть – но тщетно.

«…Всеми радостями, включая супружеские…» Сразу же представился Арман и Мари с лютней – красивая пара, не то что он, бочонок с двойным подбородком.

Они друг другу подходят… В этом есть какая-то сила, что выше их дружбы с Арманом и их брака с Мари – Клод боялся себе в этом признаться, но чувствовал это с первой минуты знакомства жены и друга.

Ноги подкосились, он упал на кровать, придавив мерзкое послание – словно уселся на скорпиона. Кое-как, вытянув руку – согнуться мешал жирный бок – Клод выдернул из-под себя листок и швырнул на пол. Руки тряслись.

Арман и Мари… Теперь представился их поцелуй – от этого Клод пришел в такое неистовство, что даже руки перестали дрожать. Ему не жалко, между прочим. Пусть. Он привык быть на вторых ролях рядом с Арманом – что ж, он не первый и не последний на свете обманутый муж. «Рогоносец снисходительный, благодушный и терпеливый… Невзыскательный и мягкосердечный, на все смотрящий сквозь пальцы с ангельской кротостью…» – вдруг всплыли в памяти слова Анри Ногаре – тогда ему было смешно!

Он взвыл и схватил себя за волосы – вот тут должны проклюнуться рога!

Как будто этого всего было мало, Клод вспомнил, как Панталоне бился об дверь рогами. Пока ему не выпустили кишки.

Они ждут его завтра.

Сегодня ночью их можно застать врасплох.

Клод встал, вытер мокрое лицо, надел перевязь, проверил, как ходит в ножнах шпага, поправил пистолеты – после встречи с волком он никуда без них не ездил – и снял с двери щеколду. Уже шагнув было за порог, он обернулся, подобрал письмо и поднес к свече.

«Обольстительная наружность», «грех и блуд» почернели и исчезли первыми. Через миг рассыпались хлопьями «змея» и «не убий» . Клод задул свечу и отправился седлать Воронка.

Ветер разогнал тучи, света луны хватило, чтобы Клод дошел до конюшни, никого не разбудив. Хоть гроза и ушла, духота осталась. В теплой, пахнущей навозом и сеном темноте кони качали головами и тихо всхрапывали. Гийом и Пепьер ушли спать на сеновал, а глухой Тео прикорнул под попоной в пустом деннике. Воронок хрустел овсом и недовольно глянул на хозяина, взгромоздившего ему на спину седло.

– Балуй, – сказал Клод и двинул его кулаком в брюхо – Воронок имел привычку раздувать живот, мешая затянуть подпругу.

– Солнце встанет за спиной, – сообщил коню Клод, выехав на дорогу. – Держите путь на запад. Эй, на запад!

Ельник нагонял жути – под каждым деревом мерещились не то разбойники, не то черти, не то волки. Клод то и дело утирал рукавом ползущий по вискам пот и сгонял комаров, но когда через пару часов лес кончился и впереди кроме болотистой равнины, заканчивающейся обрывом и топью, ничего больше не осталось – в голос завыл.

…Тугие свежие ландыши, что он дарил Мари будучи женихом, – их водянистый, чистый как весеннее утро, аромат, казалось, с тех пор витал над ее головой, навсегда запутался в пушистых светлых волосах, в которые он так любил зарываться лицом… «Мари, я вас люблю безумно!»

И длинная фигура в лиловой сутане – у него что-то вздрагивало внутри при виде Армана, его стремительной походки, беспощадно точных жестов – словно тот шел по его душу, хотя душа Клода и так давно ему принадлежала…

Ах, что теперь вспоминать! Он пришпорил коня. Майская ночь подходила к концу – уже проснулись и заорали лягушки, щелкала клювом цапля, скоро затрещит коростель – надо спешить. Но рассветной свежести не было и в помине – из-за леса вновь вставала тяжелая туча с золотым краем, воздух сгустился в ожидании бури.

Вдоль ограды со стороны обрыва тянулась узкая тропинка – едва не сорвавшись в трясину и цепляясь за выщербленные ветром камни, еще хранящие тепло предыдущего дня, Клод добрался до куста боярышника, прикрывающего низенькую, утопленную в нише дверцу. Согнувшись, чтобы вставить висящий на шее ключ, Клод надавил из всех сил, и дверца приоткрылась, душераздирающе заскрипев. Словно желая замаскировать этот звук, в небе громыхнуло. По листьям защелкали первые капли.

Закрыв дверцу с другой стороны, Клод поискал освещенные окна – напрасно. Все спали. Или те, кто бодрствовал, находились в покоях, выходящих окнами в сад.

Далеко у ворот обиженно заржал Воронок – ничего, не растает.

Так же тихо Клод вошел в дом через черный ход. Даже отсюда слышался раскатистый храп Дебурне. Клод честно поднялся на второй этаж, с замиранием сердца толкнул дверь супружеской спальни: никого. Постель пуста, уголок перины отогнут, на подушке скучает ночной чепец Мари.

Клод вынул из ножен шпагу и пошел вниз.

– Все идут в Авиньон

И танцуют, и танцуют, – тоненький голосок Франсуазы приближается, она хватает его за руку. Сжав ее горячую липкую ладошку, он улыбается. Что-то холодное прикасается к другой руке: повернув голову, он видит Манон. «Ты же мертвая!» – хочет сказать Арман, но слова застревают в горле.

Манон поднимает руку и показывает себе на шею – из рассеченного горла ползет кровь, слышатся булькающие звуки, складываются в мелодию:

– В Авиньоне под мостом

Все танцуют, став кругом!

Не в силах отвести от нее глаз, Арман все убыстряет и убыстряет шаги, пока не начинает бежать, едва не падая – Франсуаза виснет у него на руке – ей еще тяжелее выдерживать темп, заданный Манон. «Скорей, скорей! Остановишься – умрешь! – хрипит Манон.– Как танцуют убийцы, мсье Арман? Как танцуют убийцы, Арман?»

– Арман! Арман, очнитесь! – слышит он и открывает глаза. Над ним склонился женский силуэт, в котором он, к своему облегчению, узнал Мари Бутийе. Она обтирает его лицо тряпицей, смоченной в прохладной воде.

– Слава Богу! – измученно улыбается она. – Вы третью ночь без сознания. После…

Дослушать он не успевает – громовой всхрап Дебурне покрывает конец ее речи. Молния на все небо разрывает сумрак за окном. Не успев зажмуриться, Арман на миг слепнет. И едва не глохнет от раската настоящего грома.

Следующее, что он видит, – черный силуэт в раме окна.

Черная фигура в развевающемся одеянии.

Мари удивленно разворачивается к окну. Удар локтем – Мари падает со стула.

Кинжал!

Арман успевает выбросить руки и остановить занесенное лезвие. Вцепившись в запястье убийцы, он чувствует, что сил у него не хватит – клинок все ближе, лицо убийцы искажается ухмылкой.

Он напрягает все силы, но гость словно каменный – ничто не может остановить неумолимое приближение стали.