Гисперт Хаафс - Возлюбленная Пилата

«Не было необходимости бросать нас в это подземелье, — подумала она. — Деметрия и его людей… может быть, и имело смысл. Но нас, женщин, он мог бы спокойно отпустить, и мы поехали бы одни. Неужели он всерьез боялся, что я постараюсь побыстрее освободить Деметрия из подземелья?»

Позже она решила, что Руфус хотел иметь полную уверенность в отсутствии преследователей и сделал это намеренно. А может быть, как офицер из знатного рода, он не мог оставить четырех женщин одних в арабской пустыне… И что бы она сделала, если бы Руфус попросил ее остаться в гостинице, а через десять дней предпринять что-нибудь для освобождения пленных?

В ее голове все время всплывали картины из прошлого: тесные комнаты, переполненные помещения, зловонные бочки, дурно пахнущие тела. Это были воспоминания о несчастливом детстве в убогом доме. Узкие коридоры, низкие потолки, один-единственный туалет на триста-четыреста человек. Приходилось пользоваться бочками, которые нужно было опорожнять и мыть. Обязанность рабов, которых не было, или маленьких девочек. Светлые дни во дворце. Она называла его «городским домом». Он был скромный. Больше свитков папируса, чем мебели. Семья, которая узнала о ее жизни, о ее происхождении и приняла ее. Потом опять, очень скоро, притеснения: грязный, вонючий переполненный корабль и переулки Канопоса, увеселительного района в Александрии, и длинная петляющая дорога наверх, к богатым домам, к лучшим городским кварталам.

Отвращение. Наверное, громко сказано, а может быть, не очень громко. Немного ненависти, и… да, жажда мести. Валерий Руфус унизил ее, заставив провести десять дней со столькими людьми в тесной смрадной темнице. Она найдет достойный способ отмщения. И если она не осуществит свою месть, то придумает ее обязательно. А до этого придется наслаждаться прекрасными просторами пустыни, ее бесконечностью и величием. Если бы только верблюд своей раскачивающейся походкой не напоминал ей тот переполненный, танцующий на волнах корабль.

Клеопатра наблюдала и молчала. Ей казалось, что Деметрий немного глуповат. Во всяком случае, не настолько хитер, чтобы тягаться с такими людьми, как Руфус и Мухтар. Но он приличный человек и заботится о своих людях. Он даже не забывает о ней и ее спутницах. Приличный… Давно она не употребляла это слово. Она подумала, что в последнее время никто не давал ей повода вспоминать это слово и то, к чему оно обязывает.

— Приличия и добродетель, — говорил раб. Грек, которому было поручено обучать детей в том городском доме, похожем на дворец. — Давайте сейчас попробуем найти несколько примеров того, что мы под этим понимаем.

Потом он рассказывал истории, которые казались ей тогда волнующими. О самообладании юного спартанца, который спрятал под одеждой лису и даже не скривился, когда животное начало кусать его. О человеке по имени Муций Сцевола, который сунул руку в огонь, чтобы покарать себя за бесчестный поступок. О мужчинах и женщинах, готовых пожертвовать собой, ставивших справедливость и верность закону выше собственного благополучия, а если нужно, то и выше собственной жизни. С легкой улыбкой на губах Клеопатра вспомнила, как она позже увидела своеобразное применение этого понятия на практике, когда одна спартанская проститутка в Канопосе попросила: «Сестричка, если будешь в Спарте, скажи, что ты видела, как добросовестно я выполняю свои обязанности перед клиентом».

Приличный Деметрий. Что он предпримет? Найдет Руфуса, вернет свои деньги, отомстит за смерть своих старых товарищей?

Но для этого он был слишком порядочным, слишком мягким. Руфус воткнет ему в живот меч и для большего удовольствия еще разок провернет его. Она предвидела его конец и в какой-то мере сожалела об этом, потому что торговец ей нравился. Он был на несколько лет старше ее, но ненамного. Он достаточно читал и путешествовал и иногда в разговоре проявлял завидное чувство юмора. И выглядел он, с ее точки зрения, неплохо. Его движения привлекали спокойствием и самообладанием. Она подумала, что поступила правильно, когда уже в подземелье запретила своим женщинам искать близкого общения с мужчинами. Запрет, которого и она, конечно же, должна была придерживаться. «Я бы уже давно спряталась с ним между барханами. А кто бы тогда сохранял ясную голову?»

Иногда Клеопатра задавалась вопросом, о чем она будет вспоминать позже, когда все будет позади и цели будут достигнуты. И отвечала себе, что произойдет еще много непредсказуемого, о чем она, возможно, будет думать чаще и напряженнее, чем обо всем, происшедшем до сих пор. Барханы, верблюды, их странный запах и необычные булькающие звуки, которые они издавали, с важностью передвигаясь по пустыне. Ритмичное раскачивание, напоминавшее ей катание в лодке на волнах. Молчаливая доверительность, установившаяся между ними всеми. И истории. Еще в подземелье они начали рассказывать друг другу необыкновенные истории о своем происхождении и о своей жизни. Большинству из них было о чем умалчивать, поэтому они придумывали что-нибудь необычное. А те, кому нечего было скрывать, заражались всеобщей страстью к выдумкам. В дороге они не рассказывали так много историй. Во время езды трудно было вести разговор, а на привалах, в самую жару, все были слишком уставшими.

Они вышли из Леуке Коме. Через день пути на север от портового города все рассказанное и услышанное сменилось реальными событиями.

Почти сто пятьдесят римских миль дорога проходила через пустыню, потом по иссушенным солнцем долинам и предгорьям страны Мадиан, пока наконец возле Анкале не вывела их к длинному морскому заливу. Утром было не так жарко, как прежде. Поэтому они ехали дольше, без остановок. Потом разбили лагерь среди холмов. На самодельной карте, которую Деметрий раздобыл в Леуке Коме, он пытался определить это место.

— Слишком неточная, — сказал Деметрий после напрасных усилий что-либо понять и свернул папирус. — В любом случае каравану необходимо отдохнуть.

— Хорошо, когда рядом есть сведущий человек, который всегда может сказать, что нужно делать в данный момент. — Перперна засмеялся и расстелил свое кожаное одеяло с северо-западной стороны холма. — Не правда ли, эта гора похожа на горб изголодавшегося верблюда?

Клеопатра устало улыбнулась и пошла к остальным женщинам, которые уже завернулись в свои одеяла.

Мелеагр связал передние ноги своего верблюда и неожиданно пронзительно свистнул.

— Там кто-то едет! — крикнул он.

Даже если бы они выставили дюжину охранников, подумала Клеопатра, все равно их застигли бы врасплох. Всадники выехали со стороны долины. Они заметили их, когда было уже слишком поздно.

Тридцать мужчин на лошадях. Некоторые отстали, ведя на поводу вьючных и запасных лошадей. Остальные окружили их и направили на них копья.