Гисперт Хаафс - Возлюбленная Пилата

Самые лучшие беговые верблюды Аравии стоили в сто раз больше, чем обычные вьючные животные. Деметрий не имел представления, какие деньги могли выложить за них Руфус и Мухтар. Иногда он в душе ругал себя за то, что не спросил об этом, когда они выезжали из города. Наверняка ему сказали бы, насколько хороши верблюды у его врагов. Деметрий догадывался, что ему его спутникам пришлось довольствоваться более дешевыми беговыми верблюдами.

Через две недели отставание увеличилось до одиннадцати дней, если можно было доверять пограничникам и пастухам. Когда они добрались до Леуке Коме, то узнали, что несколько римлян и арабов останавливались там за тринадцать дней до них. Одна из женщин осведомилась у римского служащего в порту насчет писем, но никаких писем для нее не передавали. Деметрий не счел нужным еще раз спрашивать самому.

Другие сведения, о которых ему очень хотелось бы знать больше, оставались недоступными. Клеопатра молчала. Это было молчание, о природе которого у него в голове рождались самые разные, в том числе и нелепые предположения. Дружелюбное, почти доверительное молчание? Или высокомерное молчание? А может быть, смиренное молчание, выжидающее, предусмотрительное, отвергающее, оборонительное, коварное, смущенное, ироническое? И еще несколько сот видов… Молчание Клеопатры он воспринимал чаще всего как молчание по взаимному согласию. Они ведь сошлись на том, что не будут сообщать друг другу ничего существенного.

К теме, на которую все из добрых побуждений старались не говорить, принадлежали отношения между мужчинами и женщинами. При других обстоятельствах… Глаука и Леонид обменивались время от времени парой слов, когда они случайно или намеренно скакали рядом друг с другом. Мелеагр, казалось, лучше справлялся с собственной усталостью, когда помогал Арсиное, беря на себя некоторые ее дела: принести воды, покормить верблюда, уложить седло. Между Таис и Нубо установилась молчаливая договоренность. Рави все время молчал. Два или три раза Деметрий пытался заговорить с ним о прахе его супруги, но это ему не удалось. Индиец был просто подавлен, потерян в просторах пустыни, оглушен отсутствием всего, что было ему знакомо, что так долго составляло его жизнь. Он был озабочен будущим. Печалился о прошедшем. И заблудился в настоящем. Но Деметрий подозревал, что за этим скрывалось что-то еще. Что-то, связанное с индийскими богами или с тем, как следует поступать с прахом усопших.

А Перперна почти все время посмеивался про себя, без повода и, по всей видимости, неосознанно. Старик, который после десятилетий рабства ощутил свободу? Человек, остатки жизненных сил которого слишком быстро иссякают под воздействием трудностей и опасностей? Однако, несмотря на, казалось бы, скудный запас сил и энергии, он вполне справлялся с тем, что нужно было делать, а когда Деметрий наконец решился спросить о причине его смеха, старик сказал:

— Волнуешься, да? Глупый старик сходит с ума? Ухмыляется, бормочет, смеется про себя. Думаешь, скоро тебе придется заворачивать его в пеленки или давать ему подзатыльник, а?

— Со стороны так и кажется.

— Ах, молодой человек. Извини, я хотел сказать — благородный господин Деметрий. Не волнуйся. Если я смеюсь, то, значит, вспоминаю смешные происшествия. А чем еще более интересным я могу заниматься во время этой тупой скачки на верблюдах, как не вспоминать прошлое? А бывает, что я смеюсь, глядя на молодых людей.

— И что же в них такого смешного?

— Как они стараются молча дать друг другу понять, что сейчас, конечно же, ничего не получится, но если бы все было по-другому, то они сразу же легли бы друг на друга за ближайшим барханом.

— Но ведь это скорее печально. Или тебе нравится, что все обстоит именно так?

— Действительно, мой господин. Так печально, что я готов прыснуть от смеха. — Перперна обнажил свои редкие зубы. — Может быть, мне смешно, потому что я старик и у меня уже нет подобных забот.

— На твоем месте я бы плакал, оттого что больше не приходится волноваться по поводу любовных утех.

Перперна выпятил нижнюю губу и с огорченным видом вздохнул.

— У меня есть время подумать, господин. Может быть, ты прав, и тогда я зальюсь горючими слезами. Буду плакать, в том числе по тебе и княгине, не правда ли?

Клеопатра… Теплая дистанция и прохладная близость. Деметрий воспринимал это именно так. Конечно же, он был не настолько истощен, чтобы не испытывать благоговения или влечения. В конце долгого перехода, длившегося от заката до рассвета, когда перед глазами все время стояли скалы, барханы и песок, было приятно видеть прежде всего женщин. Засыпая в каком-нибудь тенистом месте, где они проводили самые жаркие часы, он с удовольствием перебрасывался двумя-тремя фразами с княгиней. Ее присутствия и короткой беседы бывало достаточно, чтобы из благоговения рождалась пылкая страсть.

А потом приходилось в течение нескольких часов подавлять в себе эти чувства. Все было тщетно и опасно. Благоговение и страсть, удовольствие, получаемое от разговора с образованной женщиной и от ее вида, заставляли Деметрия не забывать об опасности. Восхищение от общения с Клеопатрой было, однако, немного преувеличенным, так как вряд ли нужно хорошее образование для того, чтобы сказать несколько слов о поездке, еде и скалах.

Опасность, о которой он всегда помнил, не давала ему расслабиться даже в часы отдыха. Отправляясь в очередной этап путешествия, он все время спрашивал себя, кем в действительности являлась Клеопатра и что ей было известно о Руфусе и его целях в Ао Хидисе.

Деметрий был уверен, что княгиня знала больше, чем готова была рассказать. Все подробности об этой женщине, которые ему удалось узнать, давали весьма расплывчатую, все время меняющуюся картину. Может быть, она действительно была македонской княгиней, и, вероятно, у нее была любовная связь с прокуратором Иудеи и Самарии, когда тот по пути из Рима в Кесарию останавливался в Александрии. Для нее было бы опасно безосновательно утверждать что-либо подобное, так как кто-нибудь рано или поздно мог бы приехать в Палестину и в случае необходимости осведомиться у Понтия Пилата. Но все остальное звучало так, будто за этим скрывалось что-то еще, какая-то другая причина, другая история, другие цели.

Что касается Руфуса и Мухтара, то по крайней мере о Руфусе она знала больше. Вполне возможно, что Клеопатра действительно не имела представления о роли и намерениях арабского торгового магната, но она часто бывала в обществе римлянина и его людей, и уже один тот факт, что ей известно название Ао Хидис, вызывал недоверие Деметрия к ней.

Кто такой Руфус, прибывший из Египта в Аден с тремя дюжинами отборных воинов и теперь направляющийся в Ао Хидис? Офицер преторианцев? Вероятно, офицер на службе в тайной разведывательной сети. Человек, способный убить бесшумно, голыми руками, ни минуты не колеблясь. Что ему нужно в Ао Хидисе? Для чего он взял с собой этого отвратительного Мухтара? Речь должна идти о чем-то важном, что нужно уладить к определенному моменту. Пустую спешку без веских причин Деметрий исключил. В таком случае Руфус просто торопил бы их. Эти размышления не привели ни к чему новому. Деметрий по-прежнему не мог понять причин происшедшего. Почему десять дней? Почему подземелье, а не смерть?