Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

– Она еще что-нибудь сказала? – сквозь зубы процедил герцог.

Роуз снова пожала плечами.

– Нет, только это. Я ей сказала, чтобы она замолкла.

У Лили в горле встал ком. Итак, то, чего она так опасалась, уже началось. В свете уже строят предположения о том, кто мать этой девочки, а то, что ее отец герцог Резерфорд, и так всем понятно. И еще наверняка недоумевают, зачем герцог решил поселить у себя в доме свою незаконнорожденную дочь, и пытаются угадать, какие у него дальнейшие планы в отношении этого ребенка. Потому что любая юная леди, которая захочет выйти за герцога замуж, должна будет принимать в расчет еще и Роуз. Или не должна, если ее можно отправить в деревню с глаз долой.

– Ты правильно сделала, Роуз. Но на этом дело не закончено.

Маркус присел на корточки, чтобы глаза их были вровень. Лили хотела отойти в сторону, чтобы не мешать их разговору, но Маркус схватил ее за край плаща, заставив остаться.

– Я не был женат на твоей матери, но это не значит, что ты сейчас не являешься частью моей жизни. Я люблю тебя. Ты – моя, а я – твой.

Едва ли это заявление могло быть в полной мере понято четырехлетней девочкой, но двадцатичетырехлетняя Лили едва не разрыдалась.

– Ты понимаешь? Я не хочу, чтобы тебе хоть раз пришло в голову, что в моем доме тебе не рады, лишь потому что я не был женат на твоей маме.

– Ладно, поняла, – рассеянно сказала Роуз. Поверх отцовского плеча она смотрела на играющих на лужайке детей. – Вон там есть девочки, которые вчера были на празднике. Можно мне поиграть с ними?

Герцог распрямился и кивнул.

– Конечно. Мисс Лили тебя проводит.

Лили поспешно вытерла глаза, взяла Роуз за руку и повела к детям.

– Она не захотела, чтобы я стояла рядом. Она хочет нас видеть и хочет, чтобы мы могли ее видеть, но издали. – Роуз говорила ей об этом тем же непререкаемым тоном, каким бы мог говорить ее отец. Лили изо всех сил сдерживала смех.

– Так, может, сядем? – предложил герцог, указав на скамейку, с которой можно было наблюдать за играющими детьми.

– Конечно. Если только… Если только вы не желаете вернуться домой. А я бы присмотрела за Роуз?

Герцог презрительно хмыкнул, давая ей понять, что такого желания у него просто не могло возникнуть.

– Я останусь, если только вы не желаете, чтобы я ушел.

– Нет, конечно, я этого не желаю. – Лили села на скамейку, поплотнее запахнув плащ, чтобы ее не продуло.

Герцог сел рядом.

– О прошлой…

– Мы должны обсудить…

Обе реплики они произнесли одновременно.

– Давайте вначале вы, – сказал герцог, небрежно взмахнув аристократичной узкой рукой с длинными пальцами.

– Хорошо. Я просто хотела сказать, что это ничего не меняет в наших отношениях. – Лили прочистила горло. – То есть я не жду от вас ничего, притом что мы… То есть после того, что мы делали вчера ночью.

Лили чувствовала, как горит ее лицо.

– Ничего не изменилось?

Судя по его голосу, он не был этому рад. Девушка повернулась к нему лицом.

– Ваша светлость, это не может повториться. Вы это знаете. Я это знаю. Мы оба это знаем.

Она повернулась к нему в профиль. Смотреть на деревья было гораздо спокойнее.

– Хотел бы я… – начал он, но Лили остановила его, подняв руку.

– Мы не можем желать того, что не можем иметь. Я уже давно это усвоила.

Молчание длилось несколько долгих секунд. Когда он заговорил вновь, голос его был на грани срыва.

– Я тоже думал, что усвоил эту истину. Я рос, мечтая о том, чего не мог иметь: о родителях, которым я нужен; о брате, с которым у меня есть хоть что-то общее; о цели в жизни.

Лили скорее почувствовала, чем увидела, что он развернулся к ней лицом. Неужели он наконец решился заговорить с ней о самом сокровенном, самом наболевшем. Признаться в том, о чем она и так догадывалась.

– Я свыкся с тем, что мои мечты недостижимы, и перестал мечтать. Но все изменилось в тот день, когда в моей жизни появилась Роуз… и вы.

– Расскажите мне о себе. О своей жизни, – попросила Лили. Она зажала ладони между коленями – не столько, чтобы их согреть, сколько ради того, чтобы справиться с желанием прикоснуться к нему. – Я так мало о вас знаю.

Не совсем так. Она знала о нем не так уж мало, но не потому, что он много о себе рассказывал.

– Вы знаете, кто я. – Этот негромкий, но богатый обертонами голос звучал в ней как музыка, которую слышишь сердцем.

– Вы знаете, какой я, – повторил он, и эти слова пробудили в ней желание взять в ладони его лицо и поцеловать в губы. Чтобы не на словах, а на деле показать ему, что она к нему чувствует.

Но она не могла его целовать.

– Мои родители… – продолжил Маркус и замялся. – Скажем так, мои родители не очень-то хотели иметь детей. Нас было всего двое – двое сыновей. Мой старший брат почти во всем походил на отца. Во всяком случае, в том, что моему отцу казалось важным. Он был сложен как атлет, любил спорт, был упрям и горд и смотрел на тех, кто ниже его, с таких недосягаемых высот, что они превращались для него в мелких букашек. – Он помолчал и, вздохнув, добавил: – И я для него тоже был не больше и не важнее мелкой букашки.

Атлетически сложенный, упрямый и гордый? Похоже, у них с братом было немало общего. Но Лили не стала озвучивать свой вывод.

– И потому для моих родителей существовал только Джозеф. Меня в одиннадцать лет отправили в школу, и когда я бывал дома, то больше времени проводил со слугами, чем с родителями и братом. Я уже тогда понял, что просить то, что ты хочешь, у родителей бесполезно. Надо либо умерить желания, либо самому добывать то, что хочется.

Это многое объясняет.

– А ваш брат?

Маркус грустно вздохнул.

– Только за год до своей смерти Джозеф стал наследником герцога. Предыдущий герцог Резерфорд умер бездетным, но у него были братья, у которых имелись дети. Никто не ожидал, что Джозеф окажется самым близким из родственников покойного герцога. А потом и Джозеф умер.

– Выходит, вас не готовили с детства к тому, что вы станете герцогом.

Он уже говорил об этом раньше, но Лили не догадывалась, насколько далек он был от того мира, который зовется высшим светом.

– Нет, меня никто к этому не готовил. Полагаю, меня воспитывали как будущего джентльмена, но не как будущего лорда. Мой отец перепоручил все дела, связанные с имением, своему управляющему. После смерти отца бразды правления принял мой старший брат. Всякий раз, когда я предлагал свою помощь, меня просили уйти и не мешать.

– Должно быть, вам было обидно.

Маркус пожал плечами. Этот жест имел множество значений, как и приподнятая бровь. Все зависело от нюансов. На этот раз, кажется, герцог хотел изобразить безразличие, тогда как на самом деле ему просто не хотелось признаваться в том, что боль все еще дает о себе знать. Несладко, должно быть, ощущать себя изгоем лишь потому, что родителям не до тебя.