Джейн Джонсон - Жена султана

Потом все путается, и следующее, что я чувствую, это сильный удар о землю — и свет меркнет. Я пытаюсь пошевелиться и не могу, у меня болит все тело, я думаю: неужели так приходит смерть — во время игры, на глазах у чужеземцев? Кругом стоит шум: визжат женщины, кричат мужчины, топают и фыркают кони. Потом над самым ухом у меня что-то рвется, и я снова вижу свет. Надо мной стоит бен Хаду, в одной руке у него копье, а в другой — мой плащ, разорвавшийся, когда его пронзило копье, сбившее меня с лошади и пригвоздившее к земле.

— Ты везучий, Нус-Нус!

Я медленно сажусь. В голове у меня звон, мысли разбегаются. Я опускаю взгляд — крови не видно. Шевелю ногами, руками — ничего не сломано. Я неловко поднимаюсь и стою, слегка пошатываясь. Размотавшийся тюрбан сползает мне на лицо.

— Вот же зверюга! — кричит женский голос.

— Змея, что ли?

— Да это сам Левиафан!

Толпа, воющая, как стая гиен, окружает меня со смехом и воплями.

Бен Хаду швыряет мне бурнус.

— Прикройся!

Сгорая от стыда, я подбираю плащ и прячу наготу, явленную лопнувшими штанами.

О марокканском посольстве внезапно начинает говорить весь город. Женщины хихикают в веера, когда видят нас, мужчины хватают нас за руки и восхищаются нашим выступлением. Нас заваливают приглашениями: пообедать, поужинать, сходить в театр, поиграть в карты… бен Хаду с холодной учтивостью отвергает все. Он показывает мне листок, оставленный кем-то в наших покоях. Непристойный рисунок, изображающий нашу фантазию: мы одеты в причудливые халаты и тюрбаны, пятеро держат копья на изготовку, а шестой вооружен одним лишь огромным черным срамным удом.

— Как думаешь, что на это скажет султан Мулай Исмаил?

Я мрачно гляжу на рисунок. Вопрос не нуждается в ответе.

Я уже рассказал Меднику о своих подозрениях: Рафик пытался меня убить. Бен Хаду фыркнул:

— На глазах всего английского двора? Ты просто был невнимателен и всех нас выставил на посмешище. Счастье еще, что там не было короля, и он не видел этого непотребства.

Я открываю было рот, чтобы возразить, что причиной тому было, по крайней мере косвенно, его тщеславие: если бы меня не вынудили облачиться в одежду, которая мне мала… но спорить бесполезно.

Позднее в тот день приходит еще одно приглашение.

— Герцогиня Портсмутская приглашает нас на обед, — говорит довольный бен Хаду. — Вот этого я и ждал. Луиза де Керуаль — главная любовница короля, она очень влиятельна не только здесь, но и при французском дворе. Король, без сомнения, будет там.

Вот оно что, отказы на все умножающиеся приглашения были всего лишь уловкой. И мы теперь, судя по всему, будем обедать с английским королем.

Следующим вечером мы собираемся в роскошных покоях герцогини во дворце. Дожидаясь в передней, пока нас представят, мы рассматриваем стены, оклеенные обоями с нарисованными вручную цветами; золоченые лепные гирлянды и мастерски расписанный потолок; китайские лаковые шкафчики, сложную резьбу ширм, зеркала венецианского стекла и серебряные вазы, напольные французские часы и обнаженные статуи, прижимающие к паху жалкие кусочки ткани.

— Не вижу особой бережливости, — говорю я бен Хаду, и он улыбается углом рта.

Передняя богато убрана, но от роскоши огромной столовой, куда нас проводят невольники в ливреях, захватывает дух. Обитые узорным атласом кресла с позолоченными подлокотниками и ножками; сияющие на стенах гобелены; десяток тяжелых ветвистых канделябров литого серебра; картины в золотых рамах; толстые турецкие ковры; хрустальные бокалы и графины; золотые тарелки; зеркала, подсвечники, хрустальная люстра с сотней горящих свечей. А женщины! Драгоценности мерцают в их взбитых пудреных волосах, в ушах, на шеях и запястьях, между дивно приподнятых грудей.

Не зная, куда смотреть, чтобы не показаться нескромным, я перевожу взгляд на мужчин, одетых с большей умеренностью — в темно-алые костюмы с открытыми белыми воротниками и манжетами, — но они оказываются музыкантами. Французы, только что из Версаля, от двора Людовика XIV, приехали исполнить, как они поясняют, последние сочинения мсье Марена Марэ, придворного музыканта Короля-Солнца. Работы эти еще не изданы, свежайшая новинка.

Бен Хаду прохаживается по залу, сопровождая красивую женщину с печальными глазами и основательными статями, увешанную брильянтами, жемчугами и всем, что можно купить в лавке тканей, — видимо, это наша хозяйка, герцогиня Портсмутская. Я смотрю, как рассаживаются в алькове музыканты с гобоями и семиструнными деревянными инструментами, чем-то средним между испанской гитарой и марокканским рабабом. Их глава извлекает печальный звук, медленно проводя смычком по струнам своего инструмента, и музыканты начинают играть мелодию, густые низкие ноты которой отдаются в костях. Гобой и клавесин делают звучание полнее, и я забываю себя, так поразителен этот шум. Я едва не подпрыгиваю, когда на запястье мое ложится чья-то рука, и пальцы нежно сжимают мою плоть.

— Сядете со мной, сэр.

Я поворачиваюсь и вижу женщину, которая была с королем в большом зале, когда я восхищался картиной, изображающей Деву, в первый наш день здесь. Она смотрит на меня снизу вверх, лукаво улыбается и ведет меня к тому концу стола, что дальше от хозяйки.

— Нет, нет! — подает голос та. — Его место здесь, между мной и леди Личфилд.

— Боже правый, Луиза, нельзя его сажать возле малышки Шарлотты: она, милочка, ума не даст, что с ним делать. А я уж его обихожу.

Она продевает руку в мою и прижимает к себе мой локоть.

Герцогиня Портсмутская надувает губы.

— Ты мне весь стол порушишь, Элинор!

— Велика важность!

Поверх плеча Элинор я вижу, как вытягивается лицо хозяйки. Потом она собирает всю свою светскость и с наигранной веселостью зовет гостей к столу.

Я кланяюсь своей спутнице.

— Буду счастлив сидеть рядом с вами, Элинор.

— Хоть головой ручайся, будешь. Только, бога ради, зови меня Нелли — я не из тех, кто чинится.

Она вопросительно на меня смотрит.

— Ах да, Нус-Нус, придворный е… э… придворный султана Марокко Мулая Исмаила, — я перехожу на полушепот. — Надеюсь, мы не обидели хозяйку.

— Забудь про Дебеллу.

— Дебеллу?

— Да все посол венецианский. Увидал Луизу — и давай за ней увиваться. Повторяет: bella, bella. А я и говорю: «Уж скорее, Дебелла». Тяжелая она особа.

Она хихикает над собственной шуткой и придвигается ко мне.

— А оно возьми да прилипни. И поделом ей, корове заносчивой. Она ведь тут шпионит на французского короля. Но Чарли, понимаешь ли, не прочь по-французски.

Я смотрю на нее, не понимая, а она продолжает щебетать:

— И платит ей за это неплохо, как видишь.

Она обводит зал рукой:

— Для мадам ля Дюшес ты просто модная диковинка: у нас тут нечасто увидишь арапа в щегольском платье, да чтобы к обеду звали. А я никого по виду не сужу. Мамка моя говаривала: «В Судный день узнаем, у кого задница чернее!» Как по мне, чуток смолы мужчину только красит: хоть на Чарли погляди. У Ортанз (для тебя будет герцогиня Мазарин) есть крепыш вроде тебя — но про Мустафу говорить не принято, его с нами редко сажают, даже жалко. Ортанз та еще штучка, надо сказать. Поимела уже двоих в этом зале, — и не мужчин, заметь! — и самого короля, и Мустафой, думаю, тоже не брезгует. Видит бог, я бы такого не пропустила, хоть и говорят, что он евнух.