Блайт Гиффорд - Дева и плут

Резким движением он опустил кинжал вниз.

Птица упорхнула, и лезвие рассекло его собственную плоть до кости.

С ужасом взирая на отравленный клинок, Ричард закричал и бухнулся на колени, стискивая зубы от боли, которая только начиналась. На Гаррена обратились обезумевшие глаза.

— Я не хочу умирать ее смертью. — Его затрясло. — Прошу, прикончи меня.

Гаррен сжал скользкую рукоять кинжала. Нет. Пусть мучается. Это Божье возмездие .

Сзади застонала Ника.

Быстрая смерть будет слишком легким концом для того, кто ранил ее и убил Уильяма. Что для такого человека может сделать Спаситель?

Но, глядя на то, как Ричард умоляет его, корчась от боли и заливаясь слезами, Гаррен ощутил, как в душе шевельнулось милосердие. Сострадание вытеснило месть.

— Хочешь побыстрее оказаться в аду?

— Ну же. Скорее.

И когда Гаррен нанес удар, он понял, что тот продолжит мучиться — вечно, в аду.

Выронив кинжал, он опустился на колени рядом с Никой. На правом рукаве ее балахона, чуть пониже локтя, темнело кровавое пятно.

— Ника, опусти руки. — Он выровнял голос, но успокоить сердце, которое колотилось так сильно, что свинцовая ракушка с каждым ударом вздрагивала на груди, не смог. — Дай я посмотрю.

Он отогнул пропитавшуюся кровью серую шерстяную ткань и, осознавая полную свою беспомощность, осмотрел рану. Ричард предпочел быструю смерть, потому что был тяжело ранен, но клинок был пропитан ядом, а значит даже крошечный порез повлечет за собой медленную, мучительную смерть.

Она прижала руки к груди.

— Это правда? То, почему ты… почему мы… почему ты был со мной?

Среди всех его прегрешений, в которых обвинял его ее взгляд, этот грех был самым тяжелым, и он захотел по-настоящему стать ее Спасителем. Захотел, чтобы она осталась жить, пусть даже потом она навсегда оставит его ради Бога. Но увы, он не знал, как это сделать.

Мысли визжали в его голове громче пронзительных криков Ричарда. Боже, я в твоих руках. Да свершится воля Твоя .

Вместо ответа он услышал рокот волн и воркование птиц.

Сердце его замедлилось и застучало в такт голосу волн. В душе установилось странное, почти осязаемое спокойствие, заглушая предсмертные хрипы Ричарда, блокируя страдальческий взгляд Доминики и усмиряя его страхи.

Взглянув на ее раненую руку, он понял, что нужно делать.

Разорвав рукав балахона в месте, где была рана, он вытер с надреза на коже кровь. Она тут же проступила снова, собираясь в черные сгустки.

Он приложился к ране губами, высосал немного густой, островато-сладкой жидкости и сплюнул ее на пол.

Потом сделал то же самое еще раз.

И еще раз, и еще. Упрямо высасывая и сплевывая отравленную кровь, он ни на секунду не задумался о том, что будет, если яд отравит его самого.

— Знаешь, ты был прав… — Ее шепот был еле слышен. — Бессмысленно верить в то… в то, что нельзя увидеть. — Тело ее обмякло. Она медленно моргнула, и ее взгляд стал отсутствующим, хотя глаза были открыты.

На мгновение ему показалось, что на него смотрят синие глаза Уильяма. Он вновь почувствовал запах его крови, смешанный с вонью французской земли. И понял, что сможет спасти ее — от чистилища, или от рая, или от того места, куда хотел умыкнуть ее Бог — только при одном условии: Ника сама должна захотеть выжить, как захотел когда-то Уильям.

Он хотел встряхнуть ее, но вместо этого бережно сжал ее плечи, боясь, что любым другим действием поможет яду просочиться глубже в ее тело.

— Ника, посмотри на меня.

Она озадаченно прищурилась, как будто не осознавая, что с нею и где она находится.

— Когда-то ты называла меня Спасителем. Так вот, я хочу спасти тебя. — Голос его охрип, и он откашлялся. — Но ты должна мне помочь.

Она повела головой.

— Почему я должна тебе верить?

Он взглянул на ее привалившуюся к стене фигурку и понял, что верит в нее сильнее, чем во что бы то ни было за всю свою жизнь.

— Ты верила в меня, когда не знала даже моего имени. Доверься же мне сейчас, когда ты знаешь обо мне все.

Она закрыла глаза. Тишина.

Он заставил себя ждать. Нужно было продолжать высасывать кровь, но он должен был убедиться, что при этом она будет с ним. И она, и Господь.

Прошла вечность.

— Ника?

Она не ответила. Подержав палец около ее носа, он с облегчением ощутил тепло ее дыхания. Она была жива, но он терял ее. Связь, соединившая их силой болотного духа, распадалась. Нужно как-то достучаться до нее, вырвать из пустоты смерти, вернуть назад.

Он поднес ее ладонь к своим губам и тронул языком чувствительное местечко между пальцами.

Уголок ее рта дернулся вверх.

Он окунул кончик ее среднего пальца в рот, вбирая ее в себя, как в то утро, когда они, перекатываясь на песке, любили друг друга.

Ее улыбка стала шире.

Чувствуя, как надежда покалывает ладони, он перецеловал все ее пальцы.

— Ника, сейчас я высосу яд, а ты лежи тихо и молись Блаженной Ларине.

Улыбаясь, она слабо прошептала:

— Иногда Богу нужно чуточку помочь.

— Вот и помоги, — сказал он отрывисто, вновь прикладываясь к ее ране и высасывая из нее смерть.

Стоны Ричарда затихли, и Гаррен услышал шум моря, размеренный, как биение его сердца. Под потолком, в унисон с волнами, поскрипывал пустой реликварий.

Когда ее дыхание стало глубоким и ровным, он поднял голову и впервые за долгое время вздохнул полной грудью. В оконце, на фоне бледно-золотистого утреннего неба, сидела, склонив голову, чайка, а снаружи кричали ее товарищи, приветствуя новый день. Она ответила им, взмахнула крыльями и улетела.

И оставила на полу три пера.

Мгновение Гаррен оцепенело смотрел на них, не в силах пошевелиться. Одно перо было серым, с черным оперением на кончике. Второе — облачком белого пуха. Стержень третьего был почти полностью гол, только на верхушке осталась легкая бахрома.

Он протянул руку, и в этот момент ветер, закружив по комнате, унес перья за груду камней на могиле Ларины.

Он кинулся за ними в погоню и увидел на грязном полу за могилой не три, а шесть перьев.

Из каморки священника донеслось шарканье шагов.

Я услышал тебя, Боже. Она принадлежит тебе. На этот раз точно .

— Кто здесь? — послышался заспанный голос.

Трясущимися руками Гаррен открыл реликварий, висевший у него на шее, и спрятал туда три ближайших к нему пера. В момент, когда он закрывал створки, из каморки вышел, моргая со сна, старик-священник и недоуменно спросил:

— Что здесь происходит?

Солнце поднялось уже высоко, а Гаррен все объяснял священнику, почему святилище залито кровью мертвого мужчины и раненой женщины. Баюкая на руках Доминику и изнывая от нетерпения вернуться обратно на берег, он вновь и вновь растолковывал ему о битве при Пуатье, о просьбе Уильяма, о полуночном визите Ричарда и об отравленном кинжале.