Лоретта Чейз - Обольстительница в бархате

— Это не означает, что ты выиграла пари, — заметил Саймон. — На данном этапе Суонтон всего лишь в восторге от голоса Глэдис.

— Правда? — Леони наконец подняла на него глаза. Голубые и широко открытые, они с невинным выражением рассматривали его.

— Он влюбляется с ужасающей регулярностью, — объяснил Лисберн. — Если мой романтический кузен на занят отражением атак поклонниц или созданием новых поэм, которые заставляют их любить его с еще большей безнадежностью — а возможно, и сбиваться в стада, — могу сказать, что к этому моменту он бывал влюбленным по крайней мере дюжину раз. Популярность меняет человека. Я с большим облегчением наблюдаю, как он вновь становится нормальным.

— Вы хотите сказать, он всегда был склонен к насилию?

— К эмоциям, связанным с насилием.

— Когда он в последний раз пытался убить кого-то?

Лисберн молчал, но не потому, что пытался найти ответ.

— Никогда, — сказал он. — Это желание в нем напрочь отсутствует.

— Я уже не представляю моего будущего без Боттичелли, — усмехнулась Леони.

— Суонтон не собирается делать Глэдис предложение, если ты об этом.

— Кто-нибудь из них сделает.

— Возможно, — согласился он. — Со временем. Но сезон уже почти закончился.

— «Ах, сезон! Ах, сезон! Вот и кончился он, ну а я все еще без любовника».

— У тебя уже есть один. — Лисберн понизил голос.

— Это стихотворение, — сказала Леони. — Его прочитала леди Глэдис, донельзя смутив леди Альду. Прямо как я советовала. Теперь зови меня Пигмалионом.

— Давай потанцуем, Пигмалион, — предложил он.

Ее взгляд остановился на парах, которые кружились перед оркестром, потом вернулся к нему.

— Не могу, — покачала она головой. — Это вредно для моего дела.

— Ты же находишься в «Воксхолле», — сказал Лисберн, — а не в «Олмаке». Как только они тебя заметят, то сразу начнут приглашать на танец. А мне хочется быть… первым.

Снова.

Всегда!

И только в этот момент Саймон понял, что оказался в крайне затруднительной ситуации.

Вальс! Мы танцуем,

И ее голова на моем плече.

И щека к щеке, радость в глазах,

Сердца стучат в унисон.

Мы сплелись, я кружу ее.

Она взлетает, я верчу ее.

Мы плывем по залу,

А зал вращается вокруг нас.

«Атенеум», 1826 г.

Лисберн поклонился настолько экстравагантно и очаровательно, что Леони не выдержала и засмеялась. В ответ она исполнила перед ним специальную версию знаменитого реверанса Нуаро. Это было сродни театральному представлению — шквал опадающего шелка и кружев, когда она приседала все ниже и ниже, как балерина в гран-плие, а потом вновь поднялась, «словно Венера, выходя из пены», — как сказал кто-то.

Затем его рука легла ей на талию, и он вывел ее на паркет, заполненный танцующими парами. Все ее мысли воспарили вверх, к склонившимся ветвям деревьев, увешанных разноцветными фонариками, и еще выше, к звездам, чтобы оттуда взглянуть на нее с высоты.

Сегодня она добилась триумфа. И не одного, а нескольких. Ей удалось отстоять репутацию магазина и Общества модисток. Она помогла избежать душевной трагедии девушке, превратившейся сейчас в королеву бала и танцевавшей с мужчиной, к которому — если только Леони не лишилась своей проницательности! — у нее имелась сердечная привязанность. А еще она помогла Дульси Уильямс выбраться из ловушки, куда та сама себя загнала.

Леони могла позволить себе попраздновать. Могла позволить себе забыть о тревогах, хотя бы на время одного танца.

— Как же ты все-таки таинственна! — вдруг сказал он.

Вздрогнув, Леони подняла на него глаза. Лисберн улыбался.

— По крайней мере полна загадок, — добавил он. — К примеру, где портниха могла научиться так отлично танцевать? Это помимо других неправдоподобных достоинств — знания древнегреческой и древнеримской мифологии и поэзии Байрона. И где ты находишь время, чтобы попрактиковаться в танцах?

— Никакой женщине не потребуется много практиковаться для того, чтобы танцевать с тобой.

— Ты обвиняешь меня в том, что я поднимаю уровень своих партнерш?

— Это же вальс, — сказала она. — Мужчина ведет девушку, а она подчиняется ему. Ты танцуешь вальс с такой же решимостью, как делаешь все остальное. Я уверена, ты ни за что не позволишь мне сбить тебя с шага.

— И рискнуть блеском своих начищенных сапог?

— Несмотря на мою профессию, мной иногда овладевает желание…

— Звучит многообещающе.

— …оттоптать твои сияющие сапоги, растрепать твой шейный платок и…

— Исключительно многообещающе! — Голос его зазвучал тоном ниже.

— Но потом я вспоминаю про Полкэра, — сказала она.

— К дьяволу Полкэра!

— В любом случае я не могу сделать это на публике.

— Отличная мысль! — тут же подхватил он. — Давай найдем уединенный уголок. Чуть позже. Сразу после этого. Потому что твое платье рассчитано на то, чтобы постоянно быть на виду. Оно предназначено для вальсов, прежде всего со мной. Ведь мой костюм идеально подходит к нему. За что стоит поблагодарить Полкэра.

— Я так и думала.

— Ты не знаешь и половины всего, — заулыбался Лисберн. — Когда он выложил передо мной голубой жилет, я сказал ему, что некая леди известна тем, что предпочитает зеленый цвет, и платье у нее будет именно такого цвета. А он сказал: «Но милорд не может надеть зеленое к этому сюртуку, поэтому я достал голубой жилет». Что только доказывает, что он провидец, потому что ты — в голубом.

— Мне кажется, что я уже люблю его.

— Лучше не надо, — сказал Саймон. — Я постоянно беспокоюсь о том, что какая-нибудь женщина собьет его с пути истинного или бросит его в безутешной печали.

— Я сомневаюсь, что он может быть безутешен, — возразила Леони. — Мне кажется, что он — художественный гений, как Марселина. Почему он не пошел в портные? Время летит быстро. А с его артистическим видением он бы смог заработать состояние.

— Наверное, потому что ему ни разу не удалось испытать искушение стать подмастерьем у портного, — сказал Лисберн. — А может, потому, что так много клиентов портных не дают себе труда платить по счетам вовремя. Я уверен, что покойный король обанкротил нескольких своих поставщиков. Я, например, знаю, что Красавчик Браммел задолжал своим портным тысячи фунтов. Это, кстати, ничто по сравнению с тем, что он был должен своим друзьям. [24] Браммел Джордж (1778–1840) — один из основоположников английского дендизма, имел репутацию человека с непогрешимым вкусом. Вошел в историю как создатель классического мужского костюма.

— Это было давным-давно, — отмахнулась она. — В невинные времена. Существует несколько способов обеспечивать уверенность в том, что клиент расплатится по счетам. Возможно, тебе стоило поработать в Париже, чтобы приобрести необходимую сноровку. Хотя я согласна, в этом деле требуется определенная доля жестокости, на которую некоторые художники просто не способны. — Марселина, например. И Софи. При всей жесткости и решительности, которые были свойственны сестрам в других делах, они старательно избегали связываться с деньгами.