Лоретта Чейз - Обольстительница в бархате

Он обернулся на голос, это оказалась кузина Клара.

Привычки, приобретенные в течение жизни, пришли на помощь. Саймон собрался, вспомнил о хороших манерах, сообразив, кто к нему обращается.

— Конечно, я спасу тебя, кузина, — заверил он. — Кому надо сломать челюсть и почему Валентайн не может этого сделать?

— Я о другом. Я говорю о сэре Генри Джасперсе.

Клара кивнула головой в сторону. Он украдкой посмотрел в том направлении. Этого оказалось достаточно, чтобы увидеть молодого человека, блондина, крупного и мощного сложения. И снова повернулся к кузине.

— Он на меня давит, — сказала Клара. — Я знаю этот его взгляд. Сейчас последуют стихи, он начнет говорить, как обожает меня, а потом станет спрашивать, окажу ли я ему честь и выйду ли за него. Он спрашивает об этом один раз в неделю, и даже мамочка не может усмирить его пыл. Сэр Генри прелестно рассеян. Никто не может проявить к нему жестокость, потому что он — сплошное очарование. Но здесь! В «Воксхолле»! Он не имеет в виду ничего дурного, я знаю, однако, если Глэдис встретится со мной взглядом, мне будет трудно сохранить серьезное выражение лица. Но ведь нельзя смеяться в лицо влюбленному джентльмену, даже если он тебе безразличен. О, он идет! Будь паинькой, Саймон, потанцуй со мной, умоляю.

Лисберн надел правильную улыбку.

— Ничто не доставит мне большего удовольствия.

Так как бороться с соблазнами не было присуще Леони, ей пришлось избавиться от соседства с ним. Если она поедет домой, Лисберн последует за ней, и тогда не удастся остаться такой же решительной. Ей не хватит силы характера, чтобы прогнать его прочь.

И поэтому из «Воксхолла» она направилась прямиком в Кливдон-Хаус, где по субботам частенько оставалась на ночь.

Сегодня Марселина выглядела хорошо, на самом деле хорошо, впервые за несколько недель. И к тому же пребывала в отличном настроении. Отчасти это было связано с тем, что ей стало лучше физически, и отчасти из-за того, что Люси перестала липнуть к ней, что началось после того, как Марселина обнаружила первые признаки беременности.

Люси перестала ходить за ней, как привязанная, потому что в доме среди ночи таинственно появилась Бьянка Уильямс. «Как золотая сказочная принцесса», — потом сказала Люси.

— Бьянка отличная подружка для игр, — сказала Марселина, когда они с Леони уединились в гостиной герцогини. — Она может неподвижно сидеть несколько часов подряд, пока Люси делает ей прическу. Надевает на себя любой странный наряд, который придумает Люси. Люси обходится с ней как с куклой, но Бьянка, как прирожденная актриса, безупречно играет роль куклы. Другие роли ей тоже под силу. Они разыгрывают сценки из «Тысячи и одной ночи» и отправляются на охоту как краснокожие. Потом разыгрывают сражения и устраивают чаепития, чтобы отметить окончание войны. Подружки придумывают разные костюмы. Тогда все в детской перевернуто вверх дном, не говоря уже о том, что в жертву приносятся мои платья. Бьянка управляется с иголкой не так легко, как Люси, но у нее есть свои идеи, каким должен быть костюм.

— Я думаю, она вышла на сцену, как только научилась ходить, — заметила Леони. — А может, и до того.

— Девочка просто находка для Люси, — сказала Марселина. — Кливдон говорит, что ей здесь одиноко.

— Но слуги души в ней не чают, — удивилась Леони.

— Люси обожает Кливдона, ей нравится быть принцессой в огромном доме, полном слуг, но это не то, к чему она привыкла, — напомнила Марселина. — После того, что случилось весной… — Она нахмурилась. — Кажется, Кливдон понимает ее, чего я лишена. Когда он рядом, она спокойна и счастлива. Когда его нет, она превращается в маленькое чудовище. Но Бьянка, как мне кажется, оказывает на нее положительное влияние. Мне будет очень жаль, когда миссис Уильямс съедет от нас. Это не случится прямо сейчас, конечно. Она все еще не вполне здорова, хотя не показывает вида. Кливдон подыскивает для нее что-нибудь подходящее. — Марселина улыбнулась. — Что я все о своих домашних заботах! — Она вновь наполнила бокал Леони. — А что у тебя, моя дорогая? Есть что рассказать мне?

Последнее время Леони была страшно занята, а когда у нее появлялся просвет в делах, тогда сестра плохо себя чувствовала. Так что только теперь ей выдалась возможность рассказать Марселине полностью обо всем, что произошло за две с половиной недели. Она не плакала. Такого с ней никогда не бывало. Но в «Воксхолле» Леони чуть не разрыдалась.

«Это за тобой они наблюдают. За самой красивой девушкой здесь».

Сердце ее разбилось.

Они с сестрами были очень милы, конечно, и умели выгодно подчеркнуть свои достоинства. Но они не были красавицами в истинном смысле этого слова. А Леони с ее вздернутым носом, излишне острым подбородком и рыжими волосами казалась себе чуть ли не дурнушкой.

Однако Лисберн назвал ее самой красивой девушкой, и сказал таким тоном, что не поверить в это было невозможно — столько убежденности прозвучало в его словах. Так мог говорить лишь мужчина, потерявший голову от любви.

— У тебя превосходный вкус, по-другому и быть не могло, — сказала Марселина. — Он красив до боли. — Она похлопала сестру по руке. — Я уже начала беспокоиться за тебя. Испугалась, что ты будешь дожидаться какого-нибудь солидного положительного мужчину и сохранишь девственность до первой брачной ночи. Наши предки перевернулись бы в гробу. — Она захихикала, и Леони поневоле тоже засмеялась.

Затем Марселина сказала:

— Кливдону это не нравилось, потому что, как он говорил, Лисберн увертливый.

— Увертливый, — безучастно повторила Леони.

Марселина улыбнулась.

— Я думаю, он имеет в виду то, что Лисберн точно такой же, как и наши с тобой Нуаро и Делюси, — прекрасен и неуловим. Он мило держится с женщинами, говорит Кливдон, и остается с ними надолго, настолько, что они начинают думать, что навсегда. Затем так же мило расстается с ними, одаривая дорогими безделушками, чтобы помочь им склеить их разбитые сердца.

— Со мной — то же самое, — сказала Леони. — Я поняла, что он просто чародей, с первого момента, как увидела его. Совершенно неотразимый! И опасный!

— Поэтому ты тут, — заметила Марселина.

— Лучше оставить самой, чем быть брошенной, — усмехнулась Леони. — Я предпочитаю расстаться на самой высокой ноте.

— И без безделушек? — притворно удивилась сестра. — Ты действительно принадлежишь к роду Нуаро? Или цыгане украли мою настоящую сестренку, а вместо нее подложили к дверям тебя в качестве утешения, как обычно говорит Софи?

— О, я получу свою безделушку, — заверила ее Леони. — Но не какие-нибудь драгоценности. Его прощальный подарок будет бесценным.

Особняк Лисберн-Хаус