Лоретта Чейз - Обольстительница в бархате

Вот так он провел этот кошмарный день.

Однако впереди его ждал бал у Уорфордов.

Туда придет Леони. У него с ней по меньшей мере один танец.

Особняк Уорфорд-Хаус, той же ночью

Учитывая обстоятельства, сестры Нуаро не могли проникнуть на бал незаметно для всех. И хотя большинство присутствовавших одобрило бы это, способность стать невидимкой не принадлежит к области возможного.

Во-первых, это действительно было их первое появление в обществе. И под покровительством леди Уорфорд!

Весь свет знал, что леди Уорфорд терпеть не могла герцогиню Кливдон. Даже несмотря на то, что ее светлость получила признание при королевском дворе, леди Уорфорд оставалась к ней холодна. Когда ее старший сын Лонгмор женился на сестре герцогини, она сделала определенный шаг в направлении Софи. Но не более того!

То, что с маркизой случилась некая внутренняя перемена, проявилось сразу же после недавнего происшествия в «Воксхолле», и новость о том, что презираемые сестры получили приглашения, облетела весь Лондон. Никто не захотел пропустить самого главного события, и потому вся компания приглашенных на бал прибыла в особняк Уорфордов минута в минуту.

Разумеется, портнихи выбрали очень удачный момент для своего появления. Перед входом в бальный зал они подождали, когда оркестр закончит увертюру из «Золушки» Россини, и только тогда вошли.

Брюнетка леди Кливдон была одета ярко — в розовое атласное платье, обшитое черными кружевами.

Блондинка с нежным румянцем леди Лонгмор надела бледно-розовое платье с изумрудной и черной отделкой.

А Леони выбрала платье цвета сливок, которое казалось очень простым на первый взгляд. Но потом становились заметны дерзкие линии, экзотическая вышивка золотом, черный кружевной шарф, которым она прикрыла плечи, — все это произвело впечатление театральной пышности.

Вмиг по залу пронесся шум, словно ветер прошуршал опавшими листьями: шепот возник, угас и снова возник.

Затем сестры одновременно сделали реверанс — Реверанс! — который стал настоящим балетным представлением с трепещущими оборками и бантами, и свет от газовых рожков заблестел на их шелковом кружеве, на вышивке, на драгоценностях.

Последовал общий вздох. И в зале повисла тишина.

С той же грацией сестры порывисто поднялись, и зал тихо загудел, обмениваясь домыслами, выказывая обожание и зависть.

Лисберн не принимал в этом участия. Онемев, он замер на месте. То, что произошло с ним, произошло внутри. Все его существо запело, как струны виолончели.

Она была так прекрасна, что ему захотелось разрыдаться.

Она была словно ожившая поэзия.

Она и любовью занималась точно так же.

И они подходили друг другу, как рифмованные строки стиха.

Но только не Суонтона!

Пусть это лучше будет… Да, Байрон!

Перед мысленным взором Саймона промелькнули картины — вот Леони стоит перед Боттичелли, вот уходит от него, чтобы заняться Глэдис, вот ссорится с ним в Гайд-парке и целует его, целует его, целует его… тянется к нему и обнимает за шею… смеется, когда они занимаются любовью… и просто смеется… и дразнит его… а вот она очень занята.

— Проклятье! Саймон, что нужно сделать, чтобы привлечь твое внимание?

Лисберн отвел взгляд от ожившей поэзии, которая, казалось, плыла вдоль выстроившейся линии гостей, а все мужчины в зале пожирали ее глазами.

Они все желали ее.

Они все хотели делать с ней то, что делал он.

Красным туманом на миг заволокло сознание. Лисберн тряхнул головой.

— Мне кажется, я сейчас… — Тут же оборвал себя. Он чуть было не сказал то, чего нельзя было говорить.

Натолкнулся на изумленный взгляд Суонтона.

— Очень любезно с твоей стороны, что наконец обратил на меня внимание, — сказал тот. — Я не хочу, чтобы ты обвинял меня в том, что все узнаешь последним.

— Я действительно узнаю последним, — проворчал Лисберн. — Жить под одной крышей, держать меня в полном неведении, а самому в это время украдкой шмыгать по Лондону.

— Каждое утро я говорил тебе, что собираюсь предпринять, — возмутился поэт. — Но ты каждый раз лишь удивлялся: «Неужели? Я уверен — это будет восхитительно».

— У меня мысли были заняты другим.

— Я так и понял.

— В «Обозрении» написали, что ты вчера купил кольцо, — заметил Саймон. — Для тебя это стало ударом?

— Если бы ты был более внимателен, то уже знал бы обо всем, — возразил Суонтон. — Знал бы, что меня ободрили. А сейчас, пожалуйста, будь исключительно внимателен, потому что буквально вот только что твоя кузина леди Глэдис Фэрфакс согласилась сделать меня счастливейшим из людей. — Он быстро заморгал. — Я уверен, ты не понимаешь и думаешь, что это мои сантименты, что меня ослепила чрезмерность той статьи. Ты скажешь мне, что мы едва знаем друг друга. Если говорить о днях и часах, то да — это правда. Однако у меня такое ощущение, что я знаю ее всю свою жизнь. С того раза, когда я впервые услышал ее голос, я понял, что мы родственные души.

Лисберн вспомнил, что она говорила про поэтический темперамент. Вспомнил доброту в ее глазах. Он подумал, что у нее было жутко трудное детство, из-за которого Глэдис стала обидчивой и ядовитой. Но каким-то образом она нашла в себе силы подняться над этим. Наверняка Леони помогла ей расцвести. Но Леони не стала бы бросаться в сражение вместо Глэдис. Девушка сама вступила в борьбу — героическую, по его мнению, если учитывать все сложности, — и в этой борьбе открылись все ее лучшие качества.

— Умоляю, только не разрыдайся, — попросил Лисберн. — Я желаю тебе счастья. И не сомневаюсь, что так и будет. Она прекрасным образом управится с твоими делами и защитит тебя от тебя самого. Или ты плачешь перед лицом перспективы пообщаться с ее отцом?

Суонтон сглотнул.

— Это слезы счастья, и все. А что касается ее отца — он вернется в Лондон, метая громы и молнии, как только получит наши с лордом Уорфордом письма. Но он уполномочил лорда Уорфорда выступать в качестве родителя, и у меня есть его согласие.

— Тебе известно, что Боулсворт сделает все, чтобы лишить тебя воли к жизни, — сказал Лисберн. — Ты помнишь, что сам говорил о том, как враги спасаются бегством, только заслышав его голос?

— Да, но у меня будет Глэдис, и тогда совершенно не важно, что он станет говорить, — заявил Суонтон. — Кстати, у нас есть собственная стратегия, как разрушить планы врага. — Он улыбнулся. — Мы с ней придумали несколько сценариев. Она заставляет меня смеяться, она так вышучивает меня… О, не обращай внимания. Я смотрю, ты утомился, слушая мои речи.