Лоретта Чейз - Обольстительница в бархате

— Сейчас не Средневековье, — возмутилась Леони. — Ты не можешь унести меня в свое логово.

— Так посмотри на меня, — предложил Лисберн.

Она забилась у него в руках.

— Поставь меня на землю!

Его хватка стала лишь крепче.

— Поставь меня на землю или я закричу, — пригрозила Леони.

— У меня есть отличная идея, как не дать тебе закричать.

Он может поцеловать ее, и тогда она растает, сдастся и откажется от всех, кто зависит от нее. И откажется от себя!

Она принялась извиваться, работая руками и ногами, и так неистово, что ему пришлось отпустить ее. Но прежде чем ей удалось вырваться и броситься бегом вверх по улице, он схватил ее и, перекинув через плечо, зашагал в сторону Сент-Джеймсского дворца.

— Лисберн, отпусти меня!

— Саймон, — поправил он ее.

— Я в жизни не назову вас так, милорд! Отпусти меня, ты… ты…

— Зверь, — подсказал Лисберн. — Зверь — это хорошее слово. Клише, в известной степени. Но клише удачно описывают реальность, иначе они не стали бы клише. Вот мы и дошли. — Он остановился у первого из наемных экипажей, выстроившихся в линию, и повернул ручку двери.

— Меня похитили! — что есть сил завопила она. — Помогите!

Лисберн засунул ее внутрь.

— Это моя жена, — пояснил он кучеру. — Немного перебрала. Живо трогай. — Бросил ему монету. Наверное, то была гинея, да и пес с ним.

— На Риджентс-парк, — приказал Лисберн.

Мы тщетно пытались найти многих щеголей, принадлежащих к высшему обществу, которые стали постепенно исчезать из Лондона. И хотя сейчас город вряд ли можно назвать пустым, те, кто еще остался, старательно избегали нас, явно рассчитывая не отставать от своих модных сверстников в период летних каникул.

«Ассамблея красоты», август, 1823 г.

Ночь была теплой, и предыдущие пассажиры опустили окно в карете. Понимая, что без труда дотянется до ручки на дверце, Леони притворилась, что обессилела, и устроилась в уголке своего сиденья. Лисберн сел напротив. Но когда она вскочила, чтобы открыть дверцу, тут же оказался на ногах и снова усадил ее.

Леони вспомнила, с какой скоростью он среагировал в Британском Институте, когда перехватил ее, не дав упасть. Из всех мужчин в мире ее похитил тот, у кого молниеносные рефлексы.

— Гони! — крикнул он кучеру. После этого Лисберн поднял окно больше чем наполовину. — Хорошенькое получится похищение, если ты сбежишь до его начала. — Он откинулся на спинку сиденья.

В этот час Сент-Джеймс-стрит была пустой, и кучер смог гнать коней во весь опор. Даже если бы ей удалось быстро опустить окно и выпрыгнуть наружу, она наверняка свернула бы себе шею.

Паника овладела ею. Но Леони не была самоубийцей.

Она села прямо и сложила руки на коленях. «Думай», — сказала себе. Все-таки она из рода Нуаро. И Делюси. Она обязательно выберется отсюда.

Но чтобы думать, нужно было успокоиться, а этого не удавалось. Леони попыталась подсчитать количество гостей на балу, соотношение мужчин к женщинам и процент дам, которые не были одеты в наряды от «Модного дома Нуаро». Не помогло. Она принялась разрабатывать план.

Тем временем карета миновала Пиккадилли и свернула к Квадранту. В голове у нее рождались планы, один за другим, и так же один за другим отвергались как невозможные и безумные. Она была в растерянности — в состоянии, которое ненавидела всей душой. Слезы навернулись на глаза, и от этого Леони по-настоящему разозлилась. Чем дальше они уезжают от Сент-Джеймс-стрит, тем труднее ей будет добираться до дома. У нее не было с собой денег, чтобы нанять другую карету. С каждой минутой обратная дорога становилась длиннее, а газовые фонари уже не могли разогнать уличную темноту. Но освещенная или нет, улица Риджентс-стрит была небезопасной для одинокой женщины в такой час.

Для обычной женщины — возможно, но только не для Леони Нуаро! Разве она не ходила в одиночестве по куда более опасным для здоровья кварталам в Париже и в других городах?

Но тогда Леони была ребенком, потом подростком, одетой так, чтобы не привлекать к себе внимания. В те дни она не одевалась роскошно и не носила драгоценности. Марселина настояла, чтобы она надела ее жемчуга. Жемчужина, которая сейчас прижималась к ее горлу, была просто огромна. Даже если она снимет драгоценности…

Дура! Никчемная дура! О том, чтобы идти пешком, одной, не могло быть и речи.

— Я тебя ненавижу.

— Пожалуйста, мадам, вы можете придумать что-нибудь получше.

— Ты мне отвратителен, — заявила она. — Меня от тебя тошнит. Вы — не джентльмен.

— Это мне больше нравится.

Леони ощутила собственную беспомощность. Ей захотелось спрятаться в его объятиях и разрыдаться. Но она была взрослой женщиной, у которой имелся собственный магазин, вероятно, самое успешное в Лондоне ателье по созданию женской одежды. И в жизни она видела столько, сколько ни одна из благородных леди не видела. И уже оказывалась в ситуациях тяжелее, чем эта.

Но она распадалась на части.

Гнев все больше охватывал ее. Она почему-то перешла на французский, чтобы гвоздить его словами. Обидные слова сами собой приходили на ум по-французски, но Леони не успела высказать ему все до конца, потому что карета остановилась перед виллой Лисберна в Риджентс-парк.

Он улыбнулся и протянул ей руку.

Что ей оставалось делать? Бежать? Как бы то ни было, трусихой она себя не считала. Он привез ее сюда, чтобы воспользоваться ее слабостью.

Ее слабостью к нему, конечно. Что означало, что в программе стоит соблазнение. Физическое и финансовое. Он покажет ей свой роскошный дом — один из нескольких! — и заставит ее понять, как нелепо она ведет себя, отказываясь выйти за него.

Все в мире сочтут ее странной. Или сумасшедшей.

Потому что никто не может понять ее.

Ладно! Пусть делает, что хочет. Она выжила в Париже во время эпидемии холеры. Выживет и сейчас.

Вздернув подбородок, Леони приняла его руку и позволила ему помочь ей выйти из кареты.

Оглядела фасад дома — современного дома, построенного не более десяти лет назад, прикинула она. Классический портик, а также строгие, элегантные линии здания вызывали ассоциации с греческими и римскими храмами. Именно такая резиденция больше всего подходила римскому богу.

Он тоже поднял глаза вверх.

— Его построил Бертон, как и множество других красивых зданий в Лондоне. Отец вложился в строительство. Он очень любил этот дом. Жаль, что так недолго пожил в нем. [27] Бертон Децимус (1800–1881) — английский архитектор, знаменитый многочисленными постройками, в т. ч. Букингемским дворцом, реконструкцией Гайд-парка. Использовал архитектурное наследие Древней Греции и Древнего Рима.

Леони отметила незнакомую напряженную интонацию в его голосе и посмотрела на Лисберна. Но его лицо оставалось замкнутым.