Арина Теплова - Крепостная

В то утро Урусов пребывал в скверном, мрачном настроении.

Он сидел в своем кабинете и вновь мучительно думал обо всей этой трагичной ситуации вокруг непокорной девушки. Его воспоминания воскрешали те моменты, как еще недавно здесь, в этом кабинете, Груша вместе с ним принимала посетителей, тихо стоя у окна. Тогда Константин был искренне счастлив, и это он помнил очень хорошо. Тогда он знал, что любит ее, и еще надеялся на то, что и она также неравнодушна к нему.

Осознание того, что Грушенька, его любимая малышка, любит другого, не давало Константину расслабиться ни на минуту всю прошедшую неделю. Он не знал, как поступить, не понимал, что надо было еще сделать, чтобы девушка полюбила его. Урусову казалось, что он уже все перепробовал. И обольщение, и ласки, и подарки, и угрозы. Но все, видимо, было напрасно. Поскольку Груша, даже несмотря на то, что он пошел против всех, наплевал на мнение света, предложив ей стать его женой, все равно не желала становиться его суженой. Именно это она холодно заявила ему неделю назад, а ее убийственные слова о том, что она скажет у алтаря священнику «нет», точили его существо денно и нощно.

Разум Константина твердил, что он должен дать вольную девушке и отпустить ее к Елагину, которого она якобы любила. Но сердце при одной мысли об этом сжималось в смертельной тоске, и Урусов понимал, что по собственной воле не отпустит Грушеньку от себя. И не желал верить в то, что его обожаемая красавица не сможет полюбить его. Он не хотел смиряться с ее отказом. Нет. Он мучительно искал выход.

Горько вздохнув, князь взял ключ, который лежал в верхнем ящике его стола, и отворил секретер. Дрогнувшей рукой он достал оттуда белый шелковый тонкий чулок, свернутый кольцом. Медленно и заворожено он поднес эту маленькую изящную вещицу к своему лицу и вдохнул ее запах. До сих пор чулок хранил ее аромат. Сладостный, легкий, юный и невозможно притягательный. Князь спрятал его еще в ту самую первую ночь, которую она провела в его спальне когда-то давно. Он не понимал, что тогда толкнуло его поутру, пока девушка спала, поднять с пола ее чулочки и быстро убрать их в свой шкаф.

Чуть позже он перенес их в кабинет, чтобы Груша случайно не нашла. Второй чулок лежал в саквояже, с которым он ездил в Петербург неделю назад. Константин не хотел, чтобы девушка знала, что он, словно одержимый, ласкает ее вещи и вдыхает их аромат, ибо боялся, что она будет смеяться. Урусов и сам осознавал ненормальность своего поступка. Но неистовое желание постоянно иметь какую-нибудь ее вещицу рядом, когда Груши не было поблизости, стало почти навязчивым.

Прикрыв от наслаждения глаза, Урусов отчетливо вспомнил ту сладостную ночь, когда она отдалась ему в первый раз, а затем все, что происходило позже. Чем дольше он вспоминал моменты их близости и душевных бесед, тем яростнее становилась в его голове мысль, что Грушенька должна непременно стать именно его женой. Именно он был первым ее мужчиной. Именно эта хрупкая прелестница зажгла в его сердце истинную чудесную любовь. Именно он смог оценить ее по достоинству и возвысить ее красоту и чистоту на должный уровень, исполняя все ее желания и капризы. Именно он, Константин, любил ее теперь так беззаветно, горячо и безумно, что девушка просто не могла желать никакого другого мужчину, потому что никто, кроме не него, не смог бы любить ее сильнее.

Все эти мучительные думы родили в болезненном несчастном сознании князя мысль о том, что только он имеет право безраздельно владеть Грушенькой. Даже несмотря на недовольство, она должна была непременно принадлежать только ему. Константин чувствовал, что любовь к Елагину — лишь ее блажь, ибо девушка, видимо, обидевшись за вольную, решила немного позлить его. Ведь не может же она в самом деле по-настоящему любить этого плебея с суровым некрасивым лицом, который способен осчастливить лишь какую-нибудь крестьянку, которая будет работать с ним наравне, чтобы прокормить семью.

Ведь он, Урусов, был гораздо красивее, эффектнее и несоизмеримо богаче нищего Елагина. И только с ним, с Константином, Грушенька могла получить от жизни все: и радость, и деньги, и счастье, и любовь. Да, возможно, в начале их брака будет любить он один. Но Константин верил, что вскоре девушка влюбится в него, смирится со своей участью и утвердится в мысли, что отныне и навеки он будет ее мужем. У нее просто не останется другого выхода, кроме как полюбить его. Так думал князь, и именно такие мысли роились в его влюбленном, страдающем сердце.

Он отмерил ей две недели на размышление. Но первая уже прошла, и Урусов, не в силах спокойно спать и есть от переживаний, уже сегодня, двадцать седьмого числа, решил снова попытаться убедить Грушу. Он проворно убрал ее чулочек в ящик, закрыв его на ключ, и решил подняться на обед в свою спальню и вновь поговорить с девушкой начистоту.

Константин дико боялся предстоящего разговора и робел, словно мальчишка. Оттого, чтобы немного успокоиться, подошел к небольшому шкафчику, где стояло спиртное, и для храбрости выпил немного коньяку. Уже через четверть часа он появился на пороге своей спальни и прямо с порога заявил:

— Сегодня я пообедаю с тобой.

Груша сидела в кресле и вышивала. Она невольно подняла на князя глаза и увидела все то же недовольство в его взгляде, как и неделю назад, но еще в его глазах читалось страдание и страстное желание, которое он даже и не пытался скрыть от девушки.

Обед прошел в молчании. Груша почти не ела и все время отводила взор от лица Урусова, стараясь смотреть или в сторону, или в тарелку. Она чувствовала, что, если между ними начнется разговор, окончание его вряд ли будет хорошим. Константин тоже мало ел, но много пил коньяка. Груша считала каждую выпитую им рюмку и начинала дрожать все сильнее. Она прекрасно знала, что чем сильнее Урусов опьянеет, тем менее контролируемыми будут его действия. Пьяного Урусова девушка опасалась, ибо он становился диким и необузданным. Всю трапезу Груша ощущала на себе его мрачный горящий взгляд и ждала, когда же он начнет свою атаку на нее.

После того как Ульяна убрала поднос с остатками еды и закрыла дверь, Константин выпил еще рюмку и, не спуская взгляда с бледного лица Груши, тихо спросил:

— Ты подумала?

Девушка напряглась и, быстро встав со стула, отошла к окну, понимая, что сейчас разразится очередной скандал. Услышав шаги князя за спиной, она судорожно сглотнула. Тот приблизился к ней вплотную, и горячее дыхание опалило ее затылок. Задрожав от озноба, девушка замерла, страшась бури, которая явно надвигалась на нее.

— Что ты решила? — произнес Урусов уже громче и как-то зловеще. Груша молчала. Не в силах выдержать напряжения от ее близости в следующую секунду Константин алчно схватил девушку за плечи и, наклонившись, уткнулся лицом ей в волосы. — Ты так холодна со мной, малышка…