Ана Светова - Продолжение легенды

– Вы, мадемуазель, не обратили внимания на одну деталь: полюбила его только двенадцатая девушка, а предыдущие одиннадцать – остались равнодушны. Поскольку вы у меня первая, то волшебного превращения ждать придется долго.

– Ну уж, любезное чудовище, конкуренток я не потерплю.

– Не смейтесь надо мной! – Дмитрий снял очки, его простое лицо стало таким по-детски беззащитным, что Катрин смутилась. Ну зачем она домогается любви этого агнца? В отместку за то, что потерпела фиаско с Робийяром? Ответа на вопрос не нашлось, только и сил остановиться тоже.

– Я и не смеюсь, – продолжала она соблазнять его смелыми речами. – Вы считаете невозможным полюбить за душу добрую, за любовь несказанную, за голос, красивый и мужественный, который готова слушать с утра до вечера, как и ваши удивительные рассказы?

– Вы слишком молоды, и только еще сочиняете сказку своей будущей любви.

– Почему бы вам не стать героем моей сказки, – настаивала Катрин, – или вы уступите эту привилегию какому-нибудь красавчику-скрипачу?

Дмитрий обреченно вздохнул. Ведь знает, что сердце его давно принадлежит ей, с той самой минуты, как увидел ее в саду Тюильри, прекрасную, изысканную, идеал гармонии. Но ей мало молчаливого обожания, хочется признаний, ласки, и не объяснить, как велика разница в их положении, которая исключает даже намек на серьезные отношения.

Однако голос рассудка смолк у дверей ее спальни, когда она положила ему руки на грудь и прошептала:

– Я больше не могу оставаться одна по ночам.

Катрин не испытывала романтического желания познать неизведанное, как это было с Бо, не было и мук ожидания, как с Анри, ее привлекало мощное тело Дмитрия, сочетающее в себе нежность первого и силу второго. Было и еще что-то, удивительно милое и близкое, напоминавшее детство. В эту ночь она впервые за много месяцев заснула у него на груди словно в теплой уютной маминой постели.

– Любовные премудрости вы тоже изучали по книгам? – лукаво спросила она его утром.

– А что заметно? – смущенно улыбнулся он.

– Еще как! – прошептала она, растроганная его целомудрием.

– Пусть это всего лишь ее каприз и неизвестно, сколько он продлится, – думал Ростоцкий, – но отныне я буду исполнять все ее желания и преданнее собаки ждать, когда меня позовут.

Вопреки его ожиданиям каприз затянулся, страстная привязанность их друг к другу росла с каждым днем, как прежде духовная тяга. Ее исступленная жажда находила утоление в его объятиях, и вместе они переживали потрясения физической любви. Круг гармонии их общения замкнулся.

Хельга слишком хорошо знала свою подопечную, чтобы не догадаться, отчего счастливая улыбка блуждает на ее губах. Без сомнения, она снова встречается с художником, но почему-то скрывает это. Нормандка не стала донимать ее расспросами и так ясно: связь будет недолгой и закончится, как обычно, ничем. Прошел месяц, другой, Робийяр в доме не появлялся, а в глазах Катрин не было ни печали, ни привычного тревожного ожидания – ничего, кроме спокойствия и умиротворения.

– Похоже гений тут не при чем. Уж не нашла ли она кого среди студентов или того хуже, приказчика из модного дома, там молодцы все как один, на подбор? – забеспокоилась Хельга, – пожалуй, не мешает мне заглянуть в спальню, с чего это хозяйка вздумала сама прибираться.

На этот раз дверь не была заперта, а Катрин крепко спала в своей постели. Хельга успела заметить и две чашки из-под кофе, и мужской халат в шкафу, прежде чем она проснулась.

– Ты дома? Почему не на занятиях? – строго спросила наставница.

– Каникулы.

– Что ж тогда мсье Анри не спешит к нам с визитами?

– Можно подумать, что я в том нуждаюсь, и без него есть с кем развлечься.

– Да с кем же? В доме ни одного молодого человека, кроме… – голос наставницы дрогнул, – неужели русича не пожалела?

– Напротив, пожалела, приголубила.

– Не может быть! – не поверила ей нормандка.

– Так уверилась в его благоразумии и забыла, что он мужчина? Ему давно пора иметь любовницу.

– А ты и рада ввести в грех чистую душу!

– Видать грех на пользу пошел, у него будто крылья выросли за спиной, – усмехнулась Катрин и уже серьезно призналась, – не могу я, как ты, без мужчины.

– Что же с ним будет, когда ты натешишься? – покачала головой Хельга.

– Поживем-увидим, – мудро заметила Катрин, скручивая волосы в тяжелый узел, – пойди лучше приготовь мне ванну.

– Угораздило же его влюбиться в эту взбалмошную американку, – расстроилась Хельга.

У нее было совершенно особое отношение к русскому мальчику, как она его называла про себя. Ее сыну сейчас как раз было бы столько же лет, сколько и ему, если бы море не забрало его вместе с отцом. У него были такие же светлые волосы и голубые глаза. Он мог бы так же любить эту красивую смуглую девушку, которая родила бы ей внуков. Но этого никогда не будет. Поэтому всей душой ей хотелось уберечь от беды русича, который видно никому не нужен, кроме своего «дядьки».

Выбрав удобный момент, Хельга решила поговорить с Дмитрием. Потому, как вспыхнуло его лицо, она поняла, Катрин сказала правду.

– Что думаешь делать?

– Не знаю. Вряд ли ее родители когда-нибудь согласятся на наш брак. Что я ей могу предложить, мансарду на Монмартре? Вот если бы Степану удалось что-нибудь узнать о моем наследстве!

Моряк еще с осени отбыл на родину, но пока вестей не подавал.

– Ее отец – разумный человек и постарается понять чувства дочери.

– В ее чувствах я тоже не уверен. Мне кажется, если бы мы встретились у нее на родине, она бы даже не заметила меня. Здесь мы оба одиноки, и это сблизило нас.

– Так лови момент, сынок, счастье само плывет к тебе в руки. Раз уж так случилось, обвенчайся с нею. Приличия будут соблюдены, и вы сможете, не таясь, жить вместе.

– На ее деньги? Она привыкла к роскоши и устанет ждать, пока я встану на ноги, в то время как легко может составить блестящую партию, – удрученно возразил Дмитрий.

– Если устанет ждать и захочет свободы, то всегда сможет уехать домой. Французский брак там вряд ли будет признан действительным.

– Значит, брак понарошку? – усмехнулся русич.

– От вас зависит сделать его настоящим. Я почти уверена, что так и будет. Тогда вы еще раз заключите брак уже по законам ее страны. Так что, оставь свою гордость, глупо не использовать шанс, который судьба дарит тебе.

Доводы Хельги были убедительны, но Ростоцкий так и не решился попросить руки Катрин. Ее сейчас занимали более высокие материи: свобода, справедливость, равенство, и не для себя, для всего человечества. Многие студенты, кроме учебных занятий, посещали какие-то собрания, кружки, общества. Ее тоже все время приглашали, но она отказывалась, боялась показаться смешной, поскольку совершенно не ориентировалась в хитросплетениях идеологических течений, партий, их лозунгах, кто за что выступает, чего они хотят. Но благодаря своему наставнику она узнала, чем отличаются консерваторы от либералов, социал-демократы от коммунистов, и в чем состоит женский вопрос. Она перестала чувствовать себя белой вороной, зато сокурсники просто теряли дар речи, когда смотрели в ее удивительные глаза. Призывные взгляды, любовные записочки сыпались на нее со всех сторон, и она находила все большее удовольствие в том, наблюдая возбуждаемые ею томления плоти бедных юношей.