Ана Светова - Продолжение легенды

– Вряд ли я достигну высот, достойных вас!

– А я уверена, что достигнете, если пожелаете. Ваша природная одаренность у многих вызовет зависть, но вы умеете быть нейтральным, не заискивая и не конфликтуя ни с кем. Все, идемте спать, пока окончательно не поссорились.

Катрин знала, спасительная ночь сгладит все их споры, стоит лишь ей прижаться к его груди.

– Чудовище мое, у вас волосы на груди совсем как у моего отца, только светлые.

– Хоть в чем-то не уступаю Ретту Батлеру! – пошутил Митя.

Утром любые разногласия казались несущественными и быстро забывались. Постепенно, как-то незаметно между ними выросло чувство душевного родства и одинакового понимания жизни, людей, поступков. Возвышенное представление о любви сочеталось с пылкой страстью, отказом от лицемерных предрассудков, неопытность и легковерие – с боязнью непреклонной суровости брака, хотя оба не были сторонниками свободной любви.

Нормандке нравились их отношения, совмещавшие в себе и детскую чистую дружбу, и взрослую страсть, пробуждая воспоминания, которые она долгое время гнала от себя после гибели мужа. …Они были ровесниками с Ольгертом, росли вместе, ссорились по пустякам, мирились, встречали рассветы, рыбачили на заре. Вот так же невинны и чисты были их первые прикосновения, никакого притворства, почти детская доверчивость друг к другу. Повзрослев, стали испытывать другие чувства и поженились…

Единственным желанием Хельги было повенчать подопечных. Она уже придумала, как это сделать: увезет их летом в Нормандию, в церкви Виланда не спросят о их вероисповедании, впрочем, оба не слишком набожны, как и вся современная Европа. А пока она тщательно оберегала их отношения от посторонних глаз, зная, что мадам Бертье не одобрит мезальянса.

Ростоцкий не стал возражать против работы Катрин, равно как и против встречи с Робийяром, когда тот напомнил о себе, прислав приглашение в Гранд-Опера. Она заволновалась, это было традиционное февральское посещение оперы, значит, ее догадка относительно отмечаемой даты оказалась правильной.

– Я не пойду без тебя, – заявила она Мите.

Но он отказался, сославшись на то, что именно в этот вечер ему придется задержаться на службе. Она поверила, ему уже приходилось не только задерживаться, но и оставаться в посольстве на ночь, если требовалось срочно готовить депеши. Однако в этот раз не работа была причиной его отказа. Дмитрий заметил ее волнение – очевидно, эта встреча важна для нее, и его присутствие будет там лишним. Он чутко улавливал нюансы ее настроения и обладал редкой способностью раньше нее самой определять, чего она хочет. Но даже он не предполагал, насколько от этой встречи зависит его собственная судьба.

Запоздалое внимание художника привело Катрин в смятение и поставило перед нелегким выбором: так ли уж угасли ее чувства к нему, а если нет, сможет ли она отказаться от любви Мити ради Робийяра так же, как бездумно отклонила предложение Уилкса? Или она выйдет за Ростоцкого и будет бежать к Анри по первому его зову?

– Не слишком ли высоко я взметнулась в своих фантазиях, – остановила она себя. – То, что он хочет со мною провести этот памятный для себя вечер еще ничего не значит.

И все же Катрин собиралась в театр особенно тщательно, добиваясь наибольшего сходства с матерью: сделала ее любимую прическу, слегка подкрасила губы, надела ожерелье с изумрудами, которое подарил ей Анри на восемнадцатилетие.

Восхищенный взгляд Робийяра при встрече подтвердил, что все удалось. Она не сразу отвела свои чудные глаза цвета морской волны, слишком давно они так самозабвенно не смотрели друг на друга. Он не узнавал в ней девочку, беспечно подарившую ему весь жар своего сердца осенней лунной ночью, а потом робко дожидавшуюся его ответной любви. Зато хорошо видел сходство с той, которая навсегда останется для него идеалом пленительной женственности. Сногсшибательное платье Катрин из блестящего шелка цвета слоновой кости по новой моде без турнюра и накладок как нельзя более соответствовало этому образу. Естественная линия бедер и тонкой талии манила, сулила блаженство. Кожа ее, безупречно чистая и ровная, мерцающая матовым блеском, сводила с ума.

Влекомый флером ее очарования, он утратил привычную сдержанность аристократа, и не просто предложил ей руку, как было принято в свете сопровождать даму, но и накрыл другой рукой ее вздрогнувшую ручку, время от времени с удовольствием поглаживая ее. Он больше не желал таить свое сокровище, хотел, чтобы другие мужчины любовались ею и завидовали ему.

– Как все-таки приятно обладать прекрасной женщиной, достойной твоего титула, известности, и как глупо было столько времени отказываться от встреч с нею! – признался себе Анри.

Катрин испытывала не менее горделивое чувство: какая девушка не мечтает видеть рядом с собою человека знаменитого, яркого, всеми признанного таланта? Дмитрий по сравнению с ним сейчас казался ей совсем заурядным.

– Год пролетел быстро и вот мы уже снова здесь, – с намеком произнесла она, входя в ложу Гранд-Опера, ощущая его ласкающий взгляд то на своих губах, то на открытой шее, а то и на груди.

– Я готов с тобою ходить сюда хоть каждый день, – не понял он намека и многозначительно пожал ее руку выше локтя. Поглощенный настоящим он впервые не вспомнил о прошлом.

Появление блистательной пары не осталось незамеченным завсегдатаями оперы. Слухи о том, что Робийяр женится чуть ли не на дочери шейха, быстро распространились в свете. Даже те дамы, которые встречались с мадемуазель Катрин в доме Ворта, не узнали скромную манекенщицу в таинственной незнакомке!

Ужинали они в ресторане в отдельном кабинете, где все было предусмотрено для интимного вечера. Метрдотель, сопровождая их, на всякий случай почтительно справился, горячие блюда подавать сразу или позже, хотя и так было видно, что менее всего они сейчас думают о еде.

Едва оставшись наедине, он заключил ее в свои объятия. Утолив нетерпение первых минут, Анри стал еще более предупредителен: изысканный ужин, завораживающая музыка, несколько туров вальса, и снова нетерпеливые страстные объятия. Он чувствовал себя молодым, отчаянно влюбленным, как двадцать лет назад, и все благодаря ей.

– Люблю тебя, люблю, – осыпал он ее поцелуями и ласковыми словами.

Катрин три года ждала этих слов, а теперь они будто уже были и не нужны ей, как и страсть, которую она возбуждала в нем и которую не могла разделить, как ни старалась. Тело ее замерло и не отзывалось на его ласки. Да что же это с нею? Ведь это ее Анри! Он впервые так восторженно трепетен, а она не может ответить ему тем же! Неужели все кончено! Она перестала понимать себя. Одержимый собственной страстью он не замечал ее сдержанности.