Ольга Смирнова - Самолёт Москва – Белград

Сына она увидела через два года. В аэропорту Братислав протянул ладошку и вежливо поздоровался:

– Добрый день, Полина.

Она метнула в Горана испепеляющий взгляд, тот виновато развёл руками, мол, что я могу сделать. В тот раз Братислав пробыл в Москве две недели, и все эти две недели она злилась и одёргивала его, когда он называл её Полиной. Однажды сын не выдержал и расплакался прямо посреди улицы, Полина, поняв, что перегнула палку, закрыла эту тему раз и навсегда.

– Прекрасно! Я забыла своё лекарством, – с досадой воскликнула Полина и захлопнула ридикюль. – Кира, будь добра, порежь хлеб, я отлучусь ненадолго к соседке, она такая же сердечница, как и я, надеюсь выручит таблеточкой.

Кира почти закончила с хлебом, когда услышала, как хлопнула входная дверь, и, решив, что это вернулась Полина, спокойно продолжила накрывать на стол.

– Добрый вечер.

Кира, вздрогнув от звука мужского голоса, резко обернулась, крепко сжимая в руке нож. В дверном проеме кухни стоял высокий мужчина в черной водолазке и смотрел на неё с дружелюбным интересом. Нож, выскользнув из рук, упал острием вниз на её ногу, но Кира этого даже не заметила.

Она никогда не видела таких лиц. Никогда. Такие лица не разглядывают с придирчивым интересом, такими лицами любуются, удивленно радуясь их гармонии. Твёрдый подбородок с ямочкой. Безупречные грани щёк. Четко прорисованные крылья носа. Прямые, низкие брови. Эта геометрическая правильность углов и линий могла бы показаться скучной, если бы не крупный, чувственный рот, темно-янтарные, уплывающие к вискам, глаза со смешинкой, смуглая кожа южанина и копна густых, чуть вьющихся на концах волосы. Небесный скульптор создал идеальную основу этого лица, а земной художник, окунув кисть в солнечный свет, наполнил его теплом и силой.

– Вы не поранились? – участливо спросил мужчина и наклонился, чтобы поднять с пола нож.

Кира от волнения не расслышала его вопрос и опомнилась лишь после того, как он снова заговорил с ней своим необыкновенным голосом:

– Меня зовут Братислав, я сын Полины Аркадьевны, а вы, вероятно, Кира?

Она смутилась под его вопросительным взглядом и сбивчиво представилась:

– Д-добрый вечер. Да, я Кира. Вот…

Окончательно запутавшись в слова, неловко подала руку для пожатия, мужчина, склонив голову, коснулся губами тыльной стороны её ладони. Кира покраснела, как рак, и одернула руку, от волнения слишком громко шмыгнув носом. Братислав сжал губы, чтобы не прыснуть со смеху. Забавная…

Он привык, что многие женщины в Советском Союзе, даже в Москве, дикие и зажатые. Хочешь сделать им приятно, а они косятся, как на маньяка. Другое дело итальянки! Например, его Бьянка, его горячая Бьянка…

За ужином Братислав рассказывал о жизни в Европе, искренне сокрушался о том, что Кира почти нигде не бывала, кроме родного города, внимательно, не перебивая, слушал её наивные школьные истории, хотя она позорно запиналась, теряясь от смущения. Перед сном Полина, поправляя её одеяло, сказала:

– Братислав… Он очень обаятельный мужчина, но он не принц. Никто из мужчин не принц. Теперь о деле, послезавтра у нас важная встреча. Мой одноклассник преподает в пединституте, он доктор исторических наук, был доцентом, но сейчас, наверное, уже профессор. В столичном пединституте, тем более на истфаке, без протекции и подготовки делать нечего.

На следующий день Полина спозаранку постучала в комнату сына, он ответил ей сонным голосом:

– Входите, открыто!

Толкнув дверь, Полина вошла в комнату, Братислав широко зевнул и спросил, не скрывая недовольства:

– Полина, тебе чего не спится? Суббота же…

Она ласково взъерошила, и без того растрёпанную после сна, шевелюру сына:

– Я собираюсь на кладбище, к Эмме, после зайду в церковь. У меня к тебе просьба: не оставляй Киру одну, прокати её по Москве, она ни разу здесь не была. Ну, сам понимаешь. Красная площадь, парк Горького, ВДНХ…

Братислав досадливо поморщился:

– Вообще-то, у меня были другие планы. Я хотел поработать. Честное слово. Не понимаю, почему ты так опекаешь эту девочку?

– Ну, не капризничай! Кира… Как бы тебе объяснить? У неё не самая весёлая жизнь, отец умер, а отчим – пьянь и скот. Как-то раз он избил её, повалил на пол и пинал ногами в живот. Представляешь?

Братислав приподнялся на локте и недоверчиво переспросил:

– Ты шутишь? Этого ребёнка били ногами в живот?

– Там, где я сейчас живу, и не такое бывает. Прошу, не говори ей ничего о нашем разговоре.

Полина пристально посмотрела на сына, тот согласно кивнул головой:

– Поезжай на кладбище со спокойной душой, я всё сделаю, как надо, не переживай.

Когда мать вышла из комнаты, Братислав откинулся на подушку и закрыл глаза.

Отец никогда не поднимал на него руку, вернее, поднимал и тут же опускал в бессилии, не тронув и пальцем.

…Когда Братиславу исполнилось шестнадцать лет, он принял важное и абсолютно осознанное решение: отрастить волосы до плеч. Как Фредди. Или как Джаггер. Отец заподозрил неладное месяца через два, к тому времени голова сына напоминала гнездо не самой старательной вороны.

– Что у тебя на голове? В Сплите закрылись все парикмахерские? Если так, давай съездим в Дубровник! Или в Загреб, – недовольно спросил отец за завтраком.

Братислав неопределенно поводил растопыренной пятернёй вокруг своей копны волос и объяснил:

– Просто у меня теперь новая причёска. Сейчас так модно.

Отец съязвил:

– Учителя-то, наверно, не радуются такой моде, – и заметив, как тяжко он вздохнул в ответ, улыбнулся в кулак. Впрочем, съев ещё одну булочку, Братислав повеселел и весьма легкомысленно заявил:

– Хорошо, что мне недолго осталось мучиться в гимназии, как-нибудь переживу эти гонения на прогресс, а там… Москва! Свобода!

– Так, понятно, – отец хлопнул ладонью по скатерти, с грохотом отодвинув стул, встал из-за стола и молча вышел из кухни.

Братислав, щедро намазывая масло на хлеб, не сразу понял, что это щёлкнуло у него над ухом, повернувшись, с ужасом увидел отца с ножницами в руках. Отец зловеще усмехнулся и ещё раз выразительно клацнул большими портновскими ножницами, позаимствованные ради такого случая у Миры. Братислав вскочил со стула и бросился в свою комнату,где долго крутил головой перед зеркалом, оценивая ущерб своей шевелюре от отцовского демарша с ножницами.

Через неплотно закрытую дверь был отчётливо слышен разговор отца с Мирой, которая по своему обыкновению отважно заступалась за горячо любимого пасынка:

– Горан, не кипятись, времена меняются, наши дети другие, не знают ни войны, ни лишений. И слава Богу, что не знают! Вот ты всё ругаешься на заграничную музыку, а Братислав, благодаря этой самой музыке, лучший в классе по английскому, да и по остальным предметам не отстает. Клянусь, он закончит гимназию с отличием!