Джулиана Грей - Неприступный герцог

– Лгунья.

Абигайль снова засмеялась, не переставая гладить высокие скулы любимого и шелковистый ежик волос на затылке. Они с мужем наконец вместе!

– Я не ждала тебя в этом месяце.

– Я собирался провести вдали от тебя ровно год, чтобы доказать, что могу это сделать. Но потом подумал: какого черта? Я сделал то, что от меня требовалось. Так зачем жить еще целый месяц в разлуке?

– Я рада, что ты вернулся. – Руки Абигайль скользнули вниз и сжали пальцы мужа. – Идем. Я должна кое-что тебе показать.

– Чем быстрее, тем лучше, – глухо прорычал Уоллингфорд.

Она повела его по главной лестнице мимо комнат, где прежде жили леди, в западное крыло.

– Мы идем в мою комнату? – спросил Уоллингфорд.

– Да. Только она больше не твоя.

– В самом деле?

Абигайль распахнула дверь и вошла в комнату вместе с мужем.

– О Боже!

Ноги Уоллингфорда приросли к полу. Абигайль стояла рядом с ним и держала его за руку, давая возможность разглядеть все: мягкую мебель, развешанную на специальной перекладине одежду и стоящие рядом колыбельки. Из одной послышался шум.

С кресла в углу поднялась красивая итальянка неопределенного возраста, словно окутанная светом.

– Вы вовремя. Кое-кто проголодался.

Абигайль дернула Уоллингфорда за руку, а когда он не тронулся с места, сделала несколько шагов вперед.

– Посмотри, я привела папу, – сказала она.

– Двое? – охнул Уоллингфорд и уперся рукой в стену.

– Не волнуйся, только один из них твой.

– Что?

– Нет, нет. Я хотела сказать, что у Роланда и Лилибет тоже родился ребенок – девочка. Бедный Филипп, он так хотел брата.

Уоллингфорд сделал шаг, еще один и заглянул в колыбельки. Один младенец с золотистыми кудряшками, поблескивающими на его головке, крепко спал, напоминая ангела. А вот другой, попискивающий малыш с темными волосиками, упрямо сжимал кулачки и сучил ножками.

Уоллингфорд посмотрел на одного ребенка, потом на другого и глубоко вздохнул:

– Дай догадаюсь, кто из них наш.

Абигайль взяла плачущего малыша на руки и принялась что-то нежно приговаривать ему на ушко.

– Он всего лишь проголодался. К тому же он на четыре месяца младше, а для детей это огромная разница. Сейчас, мой сладкий. – Она прижала малыша к плечу и повернула голову, чтобы вдохнуть сладковатый аромат его волос.

– Он? – прошептал Уоллингфорд.

– Я назвала его Артуром.

– Почему?

– Может, ты перестанешь хмуриться? Ведь это твой сын. И он все чувствует.

Уоллингфорд судорожно сглотнул:

– Мой сын.

– Можешь до него дотронуться. – Абигайль повернула ребенка к Уоллингфорду. Малыш вздохнул и посмотрел на своего отца.

– И где мне до него дотронуться?

– Где угодно. Можешь дать ему палец, и он за него ухватится.

Уоллингфорд нерешительно вложил дрожащий палец в крошечную ладошку Артура, и тот мгновенно обхватил его своими пальчиками.

– Ну и ну! Вот это хватка!

Красное личико Артура сморщилось.

– О, милый, – проворковала Абигайль. – Я заставляю его ждать.

– Чего ждать?

– Еды, дорогой. Дети питаются грудным молоком. Это общепризнанный факт. Подождешь немного? Я знаю, что ты очень устал. – Абигайль старалась говорить спокойно, несмотря на боль в груди, которая возникла, когда она увидела, как Артур схватил отца за палец и как Уоллингфорд взирал на сына с благоговением, ужасом и – сомнений не было – с любовью.

– Я должен подождать?

– Пока я его накормлю.

Абигайль опустилась в кресло-качалку, стоящее возле окна, и спустила лиф своего наряда, что оказалось совсем несложно, ибо он представлял собой узенькую полоску.

Стоявшая в углу красивая дама улыбнулась:

– Я принесу чай.

– Спасибо, Леонора, – тихо ответила Абигайль, когда ротик Артура коснулся ее груди.

Уоллингфорд, казалось, не услышал ее слов. Он просто облокотился о стену, сложил руки на груди и молча смотрел на жену и сына. Сердце Абигайль затрепетало. Она уже забыла, какой он большой. Уоллингфорд фактически заполнял собой все помещение. Он немного похудел в путешествиях и теперь выглядел стройным и поджарым в перепачканной пылью куртке, которая болталась на широких плечах. Абигайль хотелось снять ее и заключить мужа в объятия, чтобы вновь ощутить тепло любимого мужчины, исхудавшего, закаленного в путешествиях.

– Мне жаль, – сказала Абигайль. – Я бы написала тебе о том, что он родился, если бы знала, где тебя искать.

Уоллингфорд, не говоря ни слова, покачал головой.

– Я знаю, это не слишком романтичный прием, но Артур очень быстро кушает. Совсем как его отец.

Уоллингфорд закрыл рукой лицо, и в тишине комнаты раздались его рыдания.

Вернувшаяся Леонора разлила по чашкам чай так, словно родилась и выросла в Англии.

– Он почти наелся, – сказала Абигайль, давая ребенку вторую грудь.

Уоллингфорд отошел к окну и смотрел в залитую лунным светом темноту.

Артур перестал сосать, и его голова сонно упала на руку матери. Абигайль поднялась с кресла, взяла с сушилки полотенце и положила его на плечо Уоллингфорда.

– Вот, – сказала она, протянув ему ребенка, прежде чем он успел отказаться.

– Что я должен сделать? – спросил герцог.

– Похлопать его по спинке, – ответила Абигайль. – Да посильнее, он же не хрустальный.

Уоллингфорд стоял у окна, похлопывал сына по спинке своей большой рукой, прижимая к себе другой. Его загрубевшие пальцы были покрыты загаром – как у настоящего работника. Он поднял голову и посмотрел на Абигайль, заставив ее колени задрожать. Его лицо тоже было покрыто загаром, как если бы под его кожей притаилось солнце.

– Ты уверена, что он получает достаточно еды? – хрипло спросил Уоллингфорд. – Он такой легкий.

– Ради Бога, посмотри на меня. Ты думаешь, он упустит свое? В нем уже двенадцать фунтов и девять унций, что вполне достаточно для двухмесячного ребенка.

Словно в подтверждение слов матери, Артур открыл ротик и громко срыгнул.

Уоллингфорд едва не выронил ребенка из рук.

– Святые небеса! Это он? – Герцог обеспокоенно посмотрел на свое плечо.

– Ну вот и славно, – сказала Абигайль, забирая ребенка и стараясь заставить руки не дрожать. Взяла полотенце с мужа. – А теперь мы его запеленаем и положим в колыбельку.

Леонора подошла ближе.

– Я все сделаю, Абигайль, а вы уложите синьора герцога в постель. Он выглядит как человек, проделавший долгий путь.

– Очень долгий, – эхом отозвался Уоллингфорд.

Уоллингфорд, взволнованный и потрясенный, шагал по знакомому коридору. Сквозь стекла в крошечных арочных окнах доносился шум праздника и буханье проклятой трубы. Камни древних стен слились перед глазами в одно расплывчатое пятно.

У него есть сын. Крошечный человечек из плоти и крови, зародившийся в чреве Абигайль от его семени во время акта любви. Его сын. Сознание ласкали слова «мой сын».