Джулиана Грей - Неприступный герцог

Уоллингфорд остановился, закрыл глаза, и взгляд темных глаз Артура проник в его душу, а его маленькая теплая головка тронула сердце.

Что-то сжало его руку.

– Тебе нечего сказать? – услышал он осторожный вопрос.

Абигайль, его законная жена, стояла рядом и крепко держала его за руку. От нее пахло молоком, теплом и воском свечей.

Уоллингфорд покачал головой, подхватил жену на руки и без слов понес ее по коридору в восточное крыло, где когда-то располагалась ее комната – в самом конце коридора. Уоллингфорд начал целовать жену, едва пнув ногой тяжелую дверь. Абигайль застонала и страстно ответила на поцелуй. Ее руки коснулись волос мужа, потом спины и вцепились в поношенную куртку. Уоллингфорд пошатнулся от такого неожиданного нападения, и дверь с щелчком захлопнулась за его спиной.

Губы Абигайль блуждали по его лицу.

– Ты вернулся, – прошептала она, и ее голос сорвался.

– А ты думала, не вернусь?

– Не знаю. О Господи, каждый день, каждую ночь я надеялась… – Абигайль замолчала и заплакала, уткнувшись в плечо мужа.

– Не надо, любовь моя. Теперь я с тобой. – Уоллингфорд осторожно поставил жену на каменный пол, не переставая при этом сжимать ее в объятиях. Он едва не задохнулся от восхищения, когда теплое тело Абигайль прижалось к нему. Он гладил жену по спине и волосам и шептал: – Конечно же, я вернулся, моя любимая жена, конечно же, я вернулся.

Руки Абигайль обняли его за талию, ее грудь прижалась к его торсу, едва не вываливаясь из выреза нелепого платья. Год назад он снял с нее точно такое же платье в лодочном сарае, когда луна заливала озеро серебристым светом.

Пальцы Уоллингфорда задрожали, когда он нащупал крючки на спине. Лиф платья Абигайль пополз вниз, а голова запрокинулась, являя взору красивую шею, посеребренную светом луны. Он поцеловал пульсирующую на шее жилку, покрыл поцелуями подбородок, одновременно стягивая платье и воюя с корсетом.

Платье упало к ногам Абигайль, за ним последовал корсет, и вот она уже стояла лишь в тонкой полупрозрачной сорочке, под которой четко вырисовывались темные соски.

Уоллингфорду хотелось медленно наслаждаться близостью с женой и в то же время хотелось овладеть ею без промедления. Его пальцы дрожали от еле сдерживаемого желания.

Абигайль открыла глаза, сдернула с плеч мужа подтяжки и принялась расстегивать пуговицы.

– Ради всего святого, перестань на меня таращиться и уложи поскорее в постель.

При слове «постель» мысли Уоллингфорда улетучились. Он накрыл губы Абигайль своими, и они вместе попятились к кровати, смеясь, путаясь в разбросанной по полу одежде и страстно целуясь. Они упали на кровать, и разгоряченный жезл Уоллингфорда коснулся живота жены.

– О Боже, – пробормотал он сквозь череду поцелуев, не слыша собственного голоса из-за шума в ушах.

– Пожалуйста! Скорее! – выдохнула Абигайль.

Уоллингфорд тихо засмеялся.

– Уже? Я думал, ты захочешь, чтобы я…

– Немедленно!

Что ж, нельзя разочаровывать собственную жену. Уоллингфорд приподнялся на локтях. Рука Абигайль обхватила его жезл и направила в себя.

Уоллингфорд судорожно втянул носом воздух – она была такой горячей, такой влажной.

– А ты уверена, что тебе уже… можно? – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– Господи, да!

Он подался вперед и погрузился в разгоряченные глубины.

– Уоллингфорд, Боже мой! – пропела Абигайль.

Прошел целый год с тех пор, как он в последний раз лежал в постели с женой. Целый год с тех пор, как он чувствовал под собой ее податливое тело, шелковистую кожу, мягкие груди и обнимающие талию ноги. Абигайль вздохнула, и он вновь подался вперед, изо всех сил стараясь сдерживаться, глядя в полуприкрытые глаза жены и наслаждаясь срывающимися с ее губ криками.

– Каждую ночь, – прошептал он, – я мечтал об этом. Каждую ночь думал о тебе. Только о тебе, моя любимая.

Абигайль отчаянно застонала, и Уоллингфорд задвигался быстрее.

– Только о тебе. О моей жене. О моей любви.

– Твоя, – выдохнула Абигайль, с готовностью приподнимая бедра навстречу движениям мужа.

– Ты, Абигайль, только ты.

Напряжение нарастало. Уоллингфорд видел это и продолжал двигаться мощно и ритмично, не жалея ни себя, ни ее. Ногти Абигайль впились в его талию, и боль от этого смешалась с растущим в низу живота наслаждением. Усилием воли Уоллингфорд оттягивал развязку.

– Ты, – произнес он снова.

Абигайль выгнулась, закричала, и он наконец-то смог позволить себе освободиться, сотрясаемый сладостными спазмами. В ушах раздался рев, и только когда, дрожа, упал на жену, он понял, что это его собственный крик.

– Добро пожаловать домой, – прерывисто прошептала Абигайль.

Уоллингфорд не мог пошевелиться. Открыл глаза и закрыл их снова. Хотел сказать, как хорошо оказаться дома, но смог произнести лишь последнее слово.

– Дома, – простонал он.

Пальцы жены пробежались по его спине, точно крылья бабочки.

– Ты похудел. Стал твердым как камень.

Уоллингфорд повернул голову, в то время как его сердце билось в унисон с сердцем жены.

– А ты, наоборот, поправилась. Стала круглее и очаровательнее. – Он пошевелился и положил руку на грудь жены.

– Ты не возражаешь?

– Возражаю? – Уоллингфорд поднял голову и заметил, что в больших глазах Абигайль плескалось беспокойство. – Возражаю? Только посмотри на себя: я оставил тебя девушкой, а теперь ты стала женщиной! Налилась и превратилась в совершенство. Ты мать моего ребенка. – Голос Уоллингфорда сорвался на последнем слове. Он осторожно вышел из жены и крепко прижал ее к себе.

Абигайль уткнулась головой в его грудь. Как же восхитительно, как роскошно было ощущать ее шелковистые волосы на своей обнаженной коже!

– Как жаль, что тебя не было здесь, когда он родился, – прошептала Абигайль. – Финн хотел уже сесть на коня и поехать разыскивать тебе в степи. Но я сказала ему… сказала ему…

– Что, любимая?

– Что у нас с тобой будет еще много времени, когда ты вернешься. Новорожденные только едят и спят. А потом, Бог даст, у нас будут еще дети.

Уоллингфорд погладил волосы жены, посеребренные лунным светом, чувствуя себя бесконечно счастливым.

– Ты в меня поверила.

– Поверила. Я знаю, какой ты сильный и настоящий. Но в те ужасные часы… – Абигайль замолчала, и Уоллингфорд стал гладить ее по спине. Шум вечеринки начал утихать. Музыканты зачехлили свои инструменты, а гости разбились на парочки и отправились в сад. Спина Абигайль поднялась, а потом опустилась под рукой Уоллингфорда. – В те ужасные часы, когда я чувствовала себя невероятно одинокой и ощущала, как толкается у меня в животе наш ребенок, я так нуждалась в тебе, что было трудно дышать… – Она вновь замолчала.